(Перевод с немецкого. Письмо Фридриха Рериха (деда Н.К.Рериха) к племяннику Александру Рериху в Либаве.)

Мой дорогой Александр!

Для меня это истинно [в смысле очень важно], и мое сострадание твоему горю можно представить. Убедительно высказываю нашу искренность и беспокойство. Мне бы очень хотелось написать тебе слова скорби, способные облегчить твою боль. Как бы мне хотелось остановить слезы твоей потери, не создав при этом венка на дражайшую голову нашей угасшей Каттинки, который бы не был достойным ее, в час, когда смерть так много отняла у тебя.

Нет, вызывающие боль воспоминания опережают мои приветствия. Поразительно, когда на празднике она была еще твоей. Нет, когда такая дорогая жизнь недоступна нашему взору, ничего не могу считать достойным, лишь молчаливо смотрю на ее фотографию. Только кверху устремляю взор, полный слез. Жалуюсь отцу, который наверху. Ее, доброй, больше нет. Картина с ее фотографией висит передо мной, и ее нежный облик напоминает мне счастливые дни, когда я видел рядом с тобой, в прекрасном окружении, приветливую домохозяйку в делах. Поэтому соберись духом в боли и радости, живите в Боге, который правит миром, или все-таки случай решает эту игру?

Пишу тебе слова прекрасной песни «Моего Иисуса я не оставлю» так, словно мне диктует сердце:

Будь спокоен, наполнись Верой,

Придет то, что прийти должно,

Погрузишься ты сразу в темную ночь,

Бог уже все обдумал.

Только Бог полон сил,

Для тебя это невидимо.

Мужчина, робко стучит твое сердце,

Чувствует, словно сияет твой день радости.

Когда душа слаба и больна,

Когда дух погружен в мрачные раздумья,

Когда глаза видят горе,

Жди дозволенно земного счастья.

Когда весь человек потрясен до глубин,

Крепко верь: Бог ведет! Бог живет!

Пусть сейчас эти слова, утешая, опустятся в наши сердца.

Ты, дорогой Александр, морально хороший человек, сохрани прекрасный образ радостной встречи когда-то, которой и мы возрадуемся и пожелай всем, кто знал Каттинку с ее нежной сущностью, мира и спокойствия.

С болью ищи облегчения своему горю в молитве, которую я признаю единственным средством в страданиях и боли. Так и я, когда потерял свою любимую и безутешно блуждал, нашел поддержку в благочестивой молитве.

Не удивляйся, что я нахожусь в такой религиозной душевной слабости … [неразборчиво]. Я умирал от душевной слабости, и любая хорошая музыка меня возвращала к здравомыслию, и жалкое утешение для меня было в то время наслаждением и отчасти причастием. Между тем в воскресенье наша дочь Юлия в первый раз приобщится к причастию, которым и мы хотим порадоваться.

Если бы мне позволяло время, я бы еще долго мог бы поддерживать с тобой беседу в твоем печальном настроении. Но советую тебе как можно больше отвлекаться и подняться духом, чтобы не повредить организм. Так каждый добрый дух неизбежно должен будет смиренно покориться природе.

Меня растрогало то, сколько ты уже выдержал, выдержал с божьей помощью и поэтому неправдоподобное ты должен преодолеть с молитвой, которая утешает.

О похоронной церемонии, душераздирающей для тебя по форме, не хочу даже думать. Приеду ли я в Либаву, еще стоит в нераспаханном поле [«висит в облаках»] и зависит от предстоящих обстоятельств. В целом … [неразборчиво] я нахожусь в кругу наших близких, именно Фризенов, в окружении твоих родителей, где и ты охотно находишься. Привет твоим родителям и особенно твоей старой матери, которую моя жена обнимает. Обоих стариков этот год 1867 наверняка состарил на 10 лет. Итак, мой дорогой Александр, желаю тебе наилучшего утешения и надежду на здоровье, которое никакие сокровища мира не в состоянии восстановить, когда оно разрушено. Ужасы и страдания этих раковых болезней так многого лишают. Бог будет и дальше помогать, как он и до сих пор по-отечески делал. Передай сердечный привет господину Майеру, Бушу, Блосфельду, Каспари. Тебе шлют привет и обнимают тебя моя жена, Юлия и твой старый дядя Ф.Р.

Рига, 27 апреля 1867 г.