Леопольд Романович Цесюлевич 2013 г.
Понятие о культуре
(в Государственном художественном музее Алтайского края) Давно замечено народной мудростью, что если мы хотим понять истинную суть чего-то, его смысл, значение в исконном виде, то надо идти к истокам, первоистокам, к самому началу этого явления. Культура. Когда я впервые это слово услышал, когда стал думать о нём, когда пытался его понять? И в каких условиях это слово прозвучало? Это было в детстве, в самом раннем, во время Великой Отечественной войны, в самом её начале. Может кто-то сказать, что я тогда был слишком маленьким – 4-7 лет. Где тут мысли о культуре? Но так способен подумать только тот, кто в детстве войну на себе не испытал. В войну детство быстро улетучивается, и настроение взрослых, их мысли, их выражения лица сообщают юной душе всю серьёзность, всю опасность происходящего. И нет уже детских иллюзий. Я ведь помню и первые дни Войны, когда агрессор еще думал, что молниеносно захватит весь мир и будет над ним и над всеми властвовать. В июне 1941, когда мне было 4 года, выйдя с отцом1 на дорогу, где мы жили на Взморье, видели как по шоссе мчались на мощных мотоциклах, смеясь и торжествуя, юнцы в касках, с автоматом на груди и со свастикой на рукаве. Завоеватели мира. Картина эта врезалась в мою память и память эта была отнюдь не детской. Потом приходилось не раз с отцом проходить по разбитой, стоящей в руинах старой части города, называемой Старой Ригой, прилегающей к железнодорожному вокзалу, мостам через полноводную реку Даугаву, морскому порту, не забыть этого. Руины никто не разбирал, сожженные дома так и стояли все годы оккупации. Расчищались только главные улицы, чтобы можно было проехать транспорту. Много было домов превращенных в кучу кирпича и мусора, целые кварталы. Были дома, на половину как бы разрезанные ножом сверху донизу через все пять этажей. В одном таком на четвёртом этаже висела, зацепившись за какую-то арматуру, железная кровать. Ведь на ней кто-то когда-то спал. И всё обуглено. На ратушной площади в самом центре Риги, обгоревший, весь в копоти, с искорёженным мечом в руке стоял памятник святому Роланду, символу свободы горожан. Кругом – битые кирпичи и обломки. Согласно легенде, пока стоит Роланд, город будет жить. Но ведь как страшно выглядел тогда этот символ благополучия горожан! Недалеко от памятника стояла ратуша, вся разбитая, зияя пустыми окнами, сгоревшая, но стены толстенные, шириной в метр, строены на века. Можно было войти во внутрь, но не далеко, ибо всё было завалено кирпичом и всякими обломками. Напротив древней ратуши, как мрачное напоминание о прошлой когда-то роскошной жизни сословия купцов, весь темный и обгоревший, стоял «Дом Черноголовых», когда-то с богато украшенным фасадом, на котором стояли в нишах многие символические статуи. Теперь они казались зловещими персонажами бедствия. Страшно было ходить по этой части города. Адские картины разворачивались здесь повсюду. Но самое потрясающее душу было дальше. Тут же, немного в стороне, стоял громадный, тоже сожжённый, собор святого Петра. В первый день Войны вражеская авиация разбомбила этот храм, сгорела и упала его высоченная трёхярусная башня. Остатки её лежали на улице. Крыша храма зияла дырами. Вход в собор был наспех и небрежно забит досками, но через их щели можно было видеть то, что внутри. Мы с отцом подошли и заглянули во внутрь. Пахло ещё гарью. Всё соборное пространство темно, мрачно, зловеще. Всё засыпано горевшими обломками, кирпичом, обгоревшими балками. В самой глубине полутемного пространства виднелся алтарь, святая святых храма, весь засыпанный черным мусором и возвышался над ним великий крест с распятием Христа, весь обугленный, обезображенный, черный. Вид страшный! Было жутко. Сердце сжималось болью. Я тихо спросил отца: «Почему же они так сделали, это ведь Божий храм, это святое?». Отец тоже тихо ответил, хотя кругом не было ни одного человека, пустые, разбитые кварталы. Но во время оккупации везде присутствовало чувство опасности, подслушивающего уха врага. «Варварство», сказал отец, – «безбожие, полное отсутствие культуры. Бескультурье, дикость! Культурный человек такого никогда не сделает!». Культура – новое для меня слово, значит нечто мало ещё понятное, но делающее человека человеческим. Но почему нельзя защитить то, что свято, что дорого сердцу, почему жизнь, добро, красота так беззащитны? Но под оккупацией защищённости не было вообще. Наоборот – только росли угрозы для жизни, только усиливалась беззащитность. В Московском предместье Риги большой квартал города был освобожден от жильцов, обнесён колючей проволокой, по углам стояли караульные вышки. Это было Гетто для тех, кто должен был быть уничтожен. Туда сгоняли всех евреев, цыган и вообще неугодных. Все семьи разделяли, отдельно содержали мужчин, отдельно женщин, отдельно детей. И по ночам было хорошо слишком, как работает в пригородном лесу Бикерниеки пулемёт. Это расстреливали узников Гетто, методично, планомерно, неотступно. После освобождения Гетто от этих обитателей оно предназначалось для всех славянских народностей. А потом – та же участь – смерть в общей яме. Значит, это ожидало и нас. Прибалтику оккупационные власти вообще считали своей исконной землей – «Северной территорией». А раз это Германия, то здесь имеет право жить только «чистая раса». Все «нечистые», в число которых относились не только евреи и цыгане, но и все славянские народности, должны были быть уничтожены. Поэтому их планы были далекоидущими. Жуткие изменения были во всём. Мне с сестрой2, старше меня на три года, мать3 иногда разрешала выходить во двор и там поиграть. Двор был закрыт со всех сторон домами. От улицы отделяло его одноэтажное строение, предназначенное для магазинов, по середине была арка с воротами, а с боку их – калитка. Детей, кроме нас в доме, шестиэтажном и многоквартирном, не было. Да и многие жильцы уехали в Германию, бросив здесь свои квартиры. Мы тихо, без лишнего шума и озорства, чем то обычно занимались во дворе. Выходить на улицу нам строго запрещалось, да и самим было страшно. Но однажды, в этакой летний, солнечный день сестра стала меня подговаривать выйти на улицу. Ведь во дворе всюду тень, сумрачно от стен домов. Хочется на солнце. Да и ничего не будет, дойдем только до угла и затем – обратно. Я согласился. На улице было на самом деле светло, тепло, приятно грело солнце, но как только мы вышли, держась за руки, на тротуар, так увидели, что нам навстречу идет группа подростков, так лет 12-14, одетая вся в коричневые рубашки и с красными повязками на рукаве, где на белом круглом фоне – черная свастика. Я уже знал, что это гитлерюгенд, члены их молодёжной организации. Вижу, что в центре группы идет парень выше ростом других и, видимо, старше, размахивает руками и бьёт кулаком правой руки себя по левой ладони. Явно хочет кого-то ударить. Я так надеялся в этот момент, что они пройдут мимо. Но нет, он поворачивается к нам, подходят к сестре и с размаху всей силой ударяет ей кулаком по лицу. Сестра схватилась руками за лицо, и мы вбежали в подъезд соседнего дома, забились в дальний угол тёмного коридора. Сестра разрыдалась от потрясения, боли и обиды. Меня трясло возмущение, гнев, бессильная злость. Как же это возможно – бить девочку?! И за что?! Это же подло, низко! Я знал, что на девочку, на женщину вообще, нельзя поднимать руку. А тут они старше, сильнее – и так унизить, обидеть девочку! Они облачены властью, им всё можно, они гордятся быть жестокими, но это варварски, бесчеловечно, бескультурно! Это слово – «бескультурно» само собой у меня возникло в сознании. Об этом случае мы дома ничего не сказали, так настаивала сестра и так мы договорились. Но было одно происшествие, которое не только пришлось обсуждать, но и делать выводы. Выходить на улицу, даже в первый год оккупации, было опасно. Хотя просто так на улицах людей не задерживали и на работы в Германию не отправляли. Это было потом. Но было многое о чём тихо, тайком, где-то встретившись, люди друг другу шептали: о Гетто, о расстрелах, о концлагере в Саласпилс с газовой камерой… Ходили слухи и о том, что офицеры, встречая на улице детей, угощают их отравленными конфетами. И дети потом умирают. И не было известно, верить в это или нет, но какие-то случаи будто бы были. Нас, детей, родители об этом строго предупреждали. И надо же такому случиться, когда мы с сестрой и отцом однажды вышли на улицу прогуляться и были ещё совсем недалеко от своего дома, обогнал нас быстрым шагом молодой офицер и, пройдя немного вперед, вдруг резко повернулся к нам, достал из кармана галифе круглую жестяную коробку с конфетами и, обращаясь к отцу, сказал, конечно же, по-немецки: «Разрешите девочку угостить конфетой», и, не ожидая ответа, открывает коробку и протягивает её сестре. Что тут делать?! Не брать, отказать – оскорбится, неизвестно какие ещё могут быть неприятности. Брать? А вдруг они на самом деле отравлены? Но сестра решительно взяла, и сделала жест рукой, что берет ту зеленую карамельку в рот. Офицер довольно улыбнулся и зашагал дальше. Мы же быстро вернулись домой. Там сразу в великом волнении отец спросил сестру: « Ну что же, съела?!». А она разжимает пальчики своего кулачка, где зажата липкая карамелька и говорит: «Нет, она здесь». Ведь ребёнок, сестре тогда было 8 лет, но уже сумела обмануть офицера, сделав только вид, что берёт конфету в рот. Этот случай всей семьей вместе обсуждался и не раз. Действительно, ведь карамелька могла быть отравленной. А может быть и нет? Сестра спаслась своей смекалкой. А может быть проявила опасливую глупость? А как было поистине? Было неизвестно. Я говорил отцу, что ведь этот офицер был вежлив, чисто одет, улыбался, может быть он был хорошим человеком, культурным? Отец решительно протестовал. «Нет!», он сказал, «культурными их никак назвать нельзя. Был бы он культурным, он бы лучше согласился быть наказанным, даже расстрелянным, чем участвовать в таких злодеяниях, что они делают. Он просто цивилизован. Просто обучен определенным правилам поведения. А внутри что? Ты ведь видел, какие они делают разрушения! Цивилизованные варвары! Культурность и цивилизованность – совсем разные понятия. Это ты запомни! Цивилизованность – это приученность вести себя соответственно правилам той среды, где человек находится, а внутри у него может оставаться зверь». Тут мне было многое, о чём думать. С этой конфеткой так и навсегда осталось непонятным была ли смертельная опасность или нет. Но вскоре мне пришлось видать случаи поистине трагические. Мы с мамой возвращались домой с какого-то далекого учреждения, которое надо было посетить. Дорога шла вдаль городского канала в парковой зоне города, где, если бы не война, было бы красиво. Кругом аллеи клёнов, каштанов. Когда-то в этом канале плавали лебеди. Теперь их там не было. Аллея закруглялась, согласно изгибу канала, а рядом с ней была улица, тоже закругляющаяся. Но вскоре я увидел, что по аллее идет нам навстречу полицай, человек в черной форме с черным карабином наперевес. Озадачился, к чему бы это и глянул на дорогу. И тут увидел, что по улице совершенно тихо, без единого голоса и шума, движется колонна людей. Я сразу понял, что это военнопленные. Смотреть по сторонам было запрещено, но я украдкой поглядел и с ужасом увидел, как измучены эти люди, многие ранены, чем-то забинтованы, одежда у многих рваная, некоторые босые. Одного раненного, не могущего самому идти, почти несли по бокам двое других. Видел людей в морской форме. Все измученные, слабые, видно, что голодные. Первый полицай прошёл мимо нас, следующего за поворотом дороги ещё не было видно. И тут женщина, идущая впереди нас по аллее, так же как и мы не- богато одетая, понятно, что латышка, быстро оглянулась на прошедшего мимо полицая, выхватила из торбы буханку хлеба, какой нам продавали по карточкам, чёрного, испечённого в форме, и бросила его в колонну пленных. Там десятки рук мгновенно этот хлеб расхватали, по кускам он тут же исчез. Но тот самый первый полицай, наверно боковым зрением заметил шевеление в колонне, вернулся назад, прошёл мимо нас, и всё поняв, подошел к этой женщине, взял её за плечо и без слов толкнул в эту колонну. Она пыталась увернуться, убежать, но он наставил на нее дуло своего карабина и она подчинилась, зашагала рядом с нашими солдатами. Ожидала её судьба этих людей, пытки, лагеря, расстрелы. За человеческое сострадание заплатила она своей жизнью. А ведь дома, я так хорошо это чувствовал, ожидали её наверное дети. Мне пришлось видеть и в буквальном смысле колонну смерти, как жителей Гетто гнали на расстрел. Это было уже летом 1944 года, когда приближался фронт и когда по ночам мы слышали непрерывный гул канонады. Водопровод в городе уже давно не работал. Мама со мной ходила почти каждый день к колонке за водой. Мама – с ведром, я – с бидоном. Там у колонки всегда стояла длинная очередь. Но была полная тишина. Разговаривать было нельзя, оглядываться нельзя, смотреть по сторонам нельзя. Всё в полном молчании. За очередью наблюдал всегда жандарм, с автоматом на груди, стоя на широко расставленных ногах. Но смотреть на него тоже было запрещено. Дождавшись своей очереди, набрав воды, мы молча шли домой. Надо было пройти два квартала. Никакого транспорта на улице не было. Тишина. Но тут я стал слушать всё усиливающийся шорох. И шорох приближался. Что это? Смотреть по сторонам нельзя. Но я увидел, что по мостовой, навстречу нам движется масса совершенно молчащих людей, колонна, сбитая совсем тесно, никакого интервала между людьми не было – плечо к плечу, грудь к спине впереди идущего. Большого шага сделать они не могли. Шли медленно, волоча ноги по булыжникам улицы. Все без верхней одежды, без обуви, большинство босые, у некоторых ноги обмотаны какими-то тряпками. И, двигаясь в ногу, создавали тот жуткий шорох. В колонне видел я и женщин и мужчин, стариков. Все в каком-то невообразимом нижнем белье, в тряпках. Сбитая, сплошная масса медленно движущихся тел, и конца колонны не видно, их очень много. В первом ряду колонны я увидел женщину, уже не молодую, с седыми волосами, и, глянув на неё я заметил, что и она смотрит на меня. Наши взгляды встретились. Столько боли, горя, страха, безысходности в этих глазах! И они бессловесно мне говорили: «Ты, мальчик, возможно ещё будешь жить, а меня сегодня расстреляют…» Но тут я увидел, что на другой стороне колонны, обгоняя её ход, показался мотоцикл с коляской, в которой сидел офицер, на черной фуражке которого ясно был виден знак белого черепа с костями. Я посмотрел на него, силясь понять, неужели ему не жалко этих замученных людей? Но в ту долю секунды, что я смотрел в его глаза, я там не увидел ничего, кроме пустоты и холодного равнодушия. Офицер поглядывал по сторонам, и тут он глянул на меня, и увидел, что я смотрю на него. И был миг, когда мы смотрели в глаза друг другу. Но ведь нельзя смотреть на конвоирующих, на часовых, на жандармов! Тем более было запрещено смотреть на колонны пленных или осужденных, если смотришь, значит сочувствуешь, значит ты с ними за одно, следовательно и ты подлежишь уничтожению. Момент был опаснейший! Мать, не глядя на нас, это почувствовала. Сильно сжала мне руку и увлекла в переулок. Окольным путем мы вернулись домой. Я был чрезмерно потрясен. Я подошел к постели отца. Отец болел какой-то нервной болезнью, на его руках были большие красные пятна. Но отец и так давно не выходил на улицу. Ибо мужчин прямо с улицы отправляли на вокзал, где всегда стоял готовый эшелон для транспортировки людей на работы в Германию. Женщин же с малым ребенком не трогали. Я рассказал отцу всё, что мы видели. Отец сказал: «Вот видишь, в начале уничтожают культуру, святыни народа, его памятники, а потом уничтожают и сам народ». И сказал фразу, которую я запомнил навсегда, фразу, сказанную идеологом фашизма Розенбергом, что нужно уничтожить памятники народа, чтобы народ перестал существовать. «Это теперь и происходит», - продолжал отец, «ибо культура уже потрясена. Помнишь, ты видел как женщину толкнули в колонну пленных только за то, что бросила им буханку хлеба. У них порушено всё святое, всё человеческое. А что есть культура в самой своей основе, думал ли ты об этом? Это есть отношение ко всему, что суще в мире, что живет, что создано для блага – по-матерински, как мать заботится о детях. Пойми это очень хорошо!». Опасностей кругом было множество и они были реальны. Но и само небо, пространство, стены домов, булыжники мостовых были как бы насыщены внушением страха, угрозы, смерти. В той ситуации, какая господствовала под оккупацией, были только две перспективы на день завтрашний: или поддаться всем репрессиям и идти к гибели или бороться, хотя это тоже особенно опасно. Моя семья выбрала последнее – участвовала в антифашистском подполье. И так помогла многим спастись и мы спаслись. Наш город был освобожден раньше, чем гитлеровское командование предполагало. Советские войска осенью 1944 года совершили очень удачный прорыв и вышли к Балтийскому морю у литовского города Клайпеда. Тем самым вся группировка вражеских войск «Север» была отрезана от основных их сил и самой Германии. Им оставалось отступать в Курземе, это западная часть Латвии, где ещё были морские порты, и надеяться морем уйти в Германию. Но Гитлер приказал, если придется оставить Ригу, то все население эвакуировать в Германию, а город превратить в пустыню. Но как эвакуировать, если в рижском порту кораблей, способных ходить по морю, уже не осталось? То людей сгоняли на старые, неисправные сухогрузы, на буксире оттаскивали их в центр Рижского залива и топили. Приказ был выполнен. Весь город был подготовлен к полному уничтожению. Каждый второй дом был заминирован. Каждый второй потому, что экономили взрывчатку, рассчитывая, что если при сплошной застройке зданий, как это строилось в 19-м начале 20 века, один дом рушится, то он разрушит и соседний. Но наша разведка все эти планы знала, и Ригу освободили на два дня раньше, чем весь город должен был взорваться. Вошли в Ригу наши войска там, где вражеских укреплений не было, не по главным магистральным путям, а переправились на плотах и амфибиях через озера, окружающие город и оказались позади сил врага, стоящих у укрепленных дорог. У них начались паника. За один день они эвакуировались за реку Даугаву. Мы прятались в своей квартире на четвёртом этаже своего дома. Считалось, что жителей в городе уже нет. Через окно смотреть было нельзя, но я тайком, слегка отодвинув край занавески, смотрел на улицу и видел как в сторону мостов идут бесконечной чередой грузовики. 13 октября 1944 года город был освобождён, хотя из Задвинья вражеская тяжёлая артиллерия всю ночь вела обстрел города. Утром мы уже видели на улице наши войска. Но перед нашим домом зияла громадная яма от ночного обстрела фугасами. Мы увидели на улице сапёров, ходящих вдоль домов с поисковой рамкой в руках и в наушниках. Вскоре у каждого дома появились колышки с фанеркой и надписью: «Разминировано» или «Мин нет». И ведь ни один дом не взорвался! Позже отец мне говорил: «Вот это есть истинная защита жизни и культуры. Им ведь проще было бы войти в город, когда никто не сопротивляется, когда город в руинах и враг ушел. А ведь пожертвовали тысячи своих жизней, чтобы спасти людей, ещё прятавшихся в своих домах, подвалах, погребах, спасти памятники архитектуры, музеи, церкви». Таким же образом, но уже позже, наши войска спасли старинный польский город Краков с уникальной архитектурой, тоже освободив его за два дня до взрыва. Во время оккупации никаких контактов с иными людьми, семьями, где можно было бы обсуждать тревожащие вопросы, проблемы, слышать разные мнения было просто немыслимо. Но после освобождения сразу исчезла, все годы оккупации висевшая над городом, пелена страха и опасности, небо стало небом, солнце – солнцем. Уже в конце 40-вых, в начале 50-ых годов я стал бывать в семьях своих одноклассников. С 1951 года я учился в Художественной средней школе имени Яна Розенталя. Кругозор общения стал шире. В 1954 году удалось побывать в семье замечательного латышского поэта, писателя, общественного деятеля Рихарда Яковлевича Рудзитиса4. Он имел обычай всегда настаивать на вопросах. Считал, что именно вопросы вскрывают образ мышления человека, а не ответы, которые можно где-то прочесть или от кого-то услышать. Когда нас познакомили, он спросил, какие у меня есть вопросы? Я спросил о том, что меня с детства так беспокоит. Рассказал о всех тех бесчеловеческих жестокостях, что пришлось видеть во время войны и особенно о потрясшем меня сожжённом соборе, об обугленном распятии Христа. Он ответил, что разрушений и жертв было гораздо больше, невыразимо больше, всего и не счесть. «А что же делать?», - я спросил, - «с этим злом невозможно смириться!». «Во-первых», - он ответил, - «надо защитить человеческую душу. Ибо, прежде чем поднять руку на другого человека, преступник уже убил сам в себе свою душу, свою совесть, своё сострадание. Но так как зло на свете столь многочисленно, то защищать культуру, всё что питает, растит, развивает душу человеческую надо всемирными мерами, международными законами и правилами. Была бы Всемирная Лига Культуры, можно было бы этого добиваться». О такой организации я раньше ничего не слышал. Я спросил, что это за учреждение? «Я объясню вам просто», – сказал Рихард Яковлевич, «есть Союз художников, это вам понятно. Есть Союз писателей. Есть Союз журналистов и так далее. Но они между собой не связаны, каждый в отдельности борется за свои интересы. Иногда и конфликтуют между собой. А если объединить всех во всех странах мира, всех, кто стоит за Культуру – государственные учреждения общества, и организации и личности и всем вместе ставить общие, согласованные, единые цели, то ведь это сила! Это голос миллионов людей культуры всех стран, и людей очень влиятельных! Вот это и есть Всемирная Лига Культуры. Тогда можно было бы требовать сохранения мира, сохранения жизни, сохранения всех ценностей культуры. Лигу Культуры организовал Николай Константинович Рерих5, великий художник. Организовал в Нью-Йорке, ещё до Второй Мировой войны, когда она реально назревала. Но далеко не все страны мира вошли в эту Лигу. Именно Николай Рерих больше всех ратовал за защиту культуры. «Вам надо многое узнать», - сказал Рихард Яковлевич, - «многое прочесть, тогда вы лучще поймёте, что же нам делать». Я стал читать монографии о Николае Рерихе, его статьи и его книги, знакомиться с его творчеством , картинами. Я узнал, что ещё в самом начале 20-го века этот художник совершил творческую поездку по более чем сорока древним городам России и Прибалтики. Писал этюды и знакомился с состоянием памятников истории, архитектуры. И уже тогда сетовал о запущенном их состоянии. Видел, что безвозвратно исчезает то, что создавалось творческим трудом и чувством красоты наших предков. Уже тогда понимал, что нужны государственные меры по защите всего этого. А в Первую Мировую войну он был свидетелем разрушений ещё больших, как в России так и во всех государствах, втянутых в войну. Тяжело он переживал потерю таких мировых ценностей культуры как Реймский собор. Кстати – в 1903 году он путешествовал по Латвии, бывал в том же соборе святого Петра в Риге, который я видел в таком разрушенном виде. Что бы он тогда сказал об этом?! А в Первую Мировую войну, потрясенный всем, что происходит, он обратился с письмами к трём императорам трёх воюющих империй – русскому, австро-венгерскому, германскому с призывом щадить, не уничтожать архитектуру, соборы, институты, всё то, что принадлежит культуре, а следовательно – всему человечеству. Но ни один из монархов ничего не ответил на этот призыв художника. И разрушения продолжались. Тогда Николай Рерих нарисовал плакат, размножил его, разослав в разные учреждения, в том числе в части воюющей русской армии. На плакате был изображён «Враг рода человеческого» – этакое чудовище, пожирающее жизни и культуру человечества. Необходимость международного соглашения о защите культуры, наподобие как международный Красный Крест защищает жизни человеческие, созрело в нём уже тогда, в период после Первой Мировой войны. Чувствовалось, что назревают и новые конфликты. В 1929 году, после своей Центрально-Алтайской экспедиции 1924-1928 года, Николай Рерих опубликовал свой проект международного соглашения о неприкосновенности и нейтральности всех объектов культуры, науки, образования во время вооруженных конфликтов. Юридически оформили его Пакт Мира доктор международного права и политических наук Парижского университета Георгий Шклявер6 и профессор Жоффр де ла Праделю7. Пакт Мира Рериха – это буквально Красный Крест культуры. Ведь международное соглашение о нейтральности объектов здравоохранения, больниц, транспортов с ранеными добился бывший санитар Первой мировой войны, швейцарец Анри Дюнан, видевший безмерное море страданий, горя, смертей в той войне. Соглашение о Международном Красном Кресте, после 17 лет борьбы за это, подписало большинство стран. А ведь Пакт Мира Рериха должен бы иметь преимущество ибо он защищает именно то, что человека делает человеком, воспитывает в нем гуманизм, уважение к другому, понимание духовных ценностей каждого народа. А это и является путем к достижению мира. За этот вклад в дело мира Парижский университет в том же 1929 году выдвинул кандидатуру Николая Рериха на Нобелевскую премию мира. Но она не была присуждена ему по политическим мотивам, так как он – русский, а ко всему русскому тогда в Западном мире отношение было явно отрицательное. В 1931 году в Брюгге, в Бельгии состоялась первая международная конференция, посвященная Пакту Мира Рериха. На ней было сформулировано понятие о мировых культурных ценностях и прозвучал призыв ко всем странам мира присоединиться к идее охраны Культуры. Тогда же Николай Рерих предложил один день в году отмечать как международный день Культуры. В августе 1932 года, тоже в Брюгге, следовала вторая международная конференция, посвященная этой инициативе Николая Рериха. А затем в 1933 году в Вашингтоне состоялась третья и завершающая конференция, подготовившая Пакт Мира Рериха к подписанию государствами. На этой конференции звучал призыв всем странам мира присоединиться к Пакту, и по сути дела это был призыв духовной истины, гуманизма и великой заботы о будущем ко всем народам мира согласиться с перспективой мирной жизни всему человечеству. Идею Рериха принимали и поддерживали многие выдающиеся личности того времени, среди них Ромен Роллан, Бернард Шоу, Рабиндранат Тагор, Томас Манн, Альберт Эйнштейн, Герберт Велс, король Бельгии Альберт и другие. И, наконец, 15 апреля 1935 года в Вашингтоне, в Белом Доме, при активном участии президента США Франклина Рузвельта8 Пакт Рериха был торжественно подписан 21 государством Американского континента. Этот день в Вашингтоне был отмечен как великий праздник культуры. Было разослано воззвание ко всем государствам мира подписать этот Пакт. В ряде стран были организованы Комитеты Пакта Рериха – в Нью-Йорке, Париже, Брюгге, Брюсселе, Харбине и в ряде других. Опознавательным знаком подлежащих охране объектов культуры было принято предположенное Николаем Рерихом Знамя Мира. Во многих странах выдающимися деятелями культуры были организованы общества, главной целью которых было распространение идей Пакта Мира, Мира через культуру и борьба за присоединение к этому международному соглашению своих стран. Рихард Яковлевич Рудзитис рассказывал мне о Знамени Мира. Здесь на белом фоне три соприкасающиеся окружности пурпурно-амарантового цвета в такого же цвета большом кольце. Это очень древний знак, почитаемый многими народами и обладающий многими значениями. Самые популярные из них – это искусство, наука и религия в общем кругу культуры, или – прошлое, настоящее и будущее культурных достижений в кругу вечности, вечности развития человечества к знанию, творчеству, духовному восхождению. Мир через культуру, Pax per Cultura, как это звучит по международному, единственный и вовсе не утопический путь к реальному миру. Только в условиях мира может развиваться истинное прекрасное творчество, воплощаться высокие гуманистические идеи, создаваться эпохи расцвета жизни народов. Такие эпохи в истории человечества были, но увы – краткосрочные. Их прерывали войны. Ведь через что утверждать, укреплять, удерживать мир? Через взаимные угрозы, через гонку вооружений, через внушение ужаса всемирной ядерной войны? Всё это было и приводило к новым войнам. А культура – она прекрасна у каждого народа, жизнь дорога каждому, и делясь лучшим, что есть у каждого, выковывается взаимопонимание и сближение сознания народов. Иного пути нет. Чем больше я читал, узнавал о деятельности Николая Рериха, тем больше я стал чувствовать, что он болел за всё происходящее в мире, поражался всеми бедствиями, трагедиями, разрушениями наподобие как и мои близкие поражались во время войны, только сильнее, глубже. Явно чувствовалось, что его начинания продиктованы искренним желанием помочь, улучшить, спасти. Чувствовалось сугубо человеческое отношение ко всему, как к родному. В нем напрочь отсутствовало то, что нередко встречается в людях – равнодушное отношение к чужим бедам, что выражается формулой безучастности: «Это его проблема…» Он несомненно был человеком великого сердца, ведь ратовал за всё, что ведёт человечество к лучшему, развитию его сознания, к духовному творчеству, поверх различиям народностей и рас. В беседах с Рихардом Рудзитисом выяснялось многое, но возникали и новые вопросы и проблемы. Ведь что получается – выдвинуты великие идеи, многими государствами подписан Пакт охраны культуры, путь к миру и взаимному уважению ясен, но почему так медленно всё это входит в жизнь? Что творилось во время Второй Мировой войны?! И что же тут делать? «Сознание людей очень медленно поднимается. Очень трудно всё новое, положительное входит в сознание. Но все-таки все труды не напрасны», говорил Рихард Яковлевич. «Всё-таки изменения к лучшему есть. Надо продолжать борьбу, надо поднимать сознание людей, надо, где точно можно, разъяснять о смысле культуры, что есть подлинная литература, поэзия, музыка, живопись, какое значение имеют памятники города, его архитектура. Надо самому стать культурным человеком, чтобы тогда нести это сознание и другим. И очень действенный способ культурного просвещения», продолжал Рихард Яковлевич, - «это музеи, где люди могут видеть достижения культуры, говорящие о своих создателях, сохраняющие атмосферу их идей и образ их мышления. Вот – надо готовиться к созданию музея Рериха, собирать всё, что может быть экспонатами для него». В 1956 году руководство Государственного художественного музея Латвии в Риге осмелилось, после десятилетий полного замалчивания, выставить из своих фондов 11 пейзажей Николая Рериха. Всего в запасниках музея хранилось 43 картины этого прекрасного художника, в 30-ые годы присланные автором всего лишь для депонирования в обществе, носящем его имя. В 1940-м году, в результате ликвидации общества, все эти произведения оказались в хранилище государственного музея. Об открытии этой новой экспозиции я обнаружил в центральной республиканской газете «Циня» небольшую заметку. При очередной встрече с Рихардом Рудзитисом я сказал ему об этом. Он очень сожалел, что этого не знал, и настоял, что надо эту газету обязательно найти, ибо эта статья – «первая ласточка» после долгого молчания об этом художнике и, кроме того, это важный экспонат для будущего музея. Но по поводу этой экспозиции ограничиваться только той малой заметкой в прессе Латвии он считал недостаточным, и посоветовал мне написать статью пошире и послать её в центральной, московский журнал «Искусство». Я так и сделал. Через месяц пришел мне ответ из редакции, что мой материал не может быть напечатан, так как не является научной искусствоведческой статьей. Я понимал, что это идеологическая отговорка, так как этот журнал мог дать этот материал просто в разделе информации. Если бы напечатали, то это была бы первая статья в центральной прессе об этом прекрасном художнике после долгих лет упорного непризнания. В августе 1957 года в Россию вернулся старший сын Рерихов – Юрий Николаевич9. Я был в это время в Москве, приезжал на 4-ый Международный фестиваль молодежи и студентов. И мне удалось встретиться с ним. 4 сентября 1957 года вместе с Рихардом Рудзитисом и его старшей дочерью Гунтой10 мы были у него, в его новой квартире, только что полученной им в новом доме на Ленинских горах. Встреча была чрезвычайно значительной. Очень многое в этой продолжительной беседе с ним выяснилось и определилось. Столь прекрасного человека, столь культурного, образованного, таких широких знаний я никогда ещё не встречал. Прекрасный русской речью он рассказывал обо всем, что происходит в мире, культуре, науке. Уже в начале беседы из его уст я услышал словесное завещание Николая Рериха: «Все картины передать безвозмездно Родине, а часть картин – городу близлежащему к Алтаю». Большую коллекцию картин отца Юрий Николаевич привез из Индии. В последствии он передал их государству и 60 полотен достались Новосибирску. В беседе чувствовалось его истинная любовь к России, русскому народу, русской культуре. И особое отношение он проявлял к Сибири и Алтаю. Сам он хотел бы жить и работать там. Высоко ценил стойкий характер и героизм сибиряков. Рассказывал о красоте природы Сибири и Алтайских гор. И уговаривал меня, после окончания моей Академии художеств, переселиться на Алтай. Во всём его облике чувствовались величайшие знания, эрудиция, понимание сути явлений жизни, культуры, политики. Я видел – передо мной истинный учёный. И когда заходила речь о творчестве, о совершенствовании сознания, о духовном росте, то он всегда подчёркивал, что «путь только через науку». Юрий Николаевич поведал нам очень многое что происходит в мире в области культуры. Он только что приехал из Индии, бывал в столицах многих стран. Рассказывал о продолжении развития вхождения в жизнь Пакта Мира Рериха. Так в 1949 году на конференции ЮНЕСКО было решено начать работу по подготовке международного соглашения для всего мира, всех государств об охране памятников культуры. А в 1950 году комитет Пакта Рериха в Нью-Йорке передал основные положения Пакта и всю документацию по истории его продвижения главному директору ЮНЕСКО Торезу Бодэ. И дальше специальная комиссия ЮНЕСКО разработала проект соглашения, который был вынесен для рассмотрения на конференции ООН по вопросам образования, науки и культуры. Конференция состоялась 14 мая 1954 года в Гааге. И она приняла «Международную конвенцию о защите культурных ценностей в случае вооруженных конфликтов». В её основу легли положения и идеи Николая Рериха. Была принята его идея, что все национальные ценности культуры являются неотъемлемыми ценностями всего человечества. Требование его о проведении тщательного учёта и регистрации всех мировых памятников и объектов культуры было поручено ЮНЕСКО. Но с названия этой конвенции было убрано имя Рериха, и опознавательный символ защиты культуры – Знамя Мира, был замечен на сугубо технический знак. Это всё произошло, как объяснял Юрий Николаевич, из-за обострения в ту эпоху политических разногласий между двумя идеологическими лагерями в мире. Именно тогда началась «холодная война». И многим представителям Западного мира не хотелось, чтобы там фигурировало имя русского человека. Но всё же эту конвенцию подписало тогда 37 стран, в их числе СССР и все социалистические государства. После тех первых встреч с Юрием Николаевичем Рихард Рудзитис встречался с сыном Николаем Рериха ещё много раз. Из тех бесед, из тех мыслей становилось ясно, что именно на Россию, именно на Сибирь и Алтай возлагаются самые большие надежды на развитие культуры. Здесь чистая природа, здесь широкие просторы, здесь прекрасные, талантливые, мыслящие люди. И для развития культуры очень значительно образование музея, который бы нёс все жизненные идеи духовного воспитания, развития, возрождения людей через красоту, искусство, поэзию – всё то, что возвышает человеческое сознание. Ведь не достаточно только международных соглашений, сам народ должен осознать, почувствовать благодетельность мира прекрасного. При последующих моих встречах, беседах с Рихардом Рудзитисом стала убежденно вырисовываться мысль, что именно на Алтае желательно создание такого музея. И для него надо активно собирать все материалы, которые могут быть экспонатами. Потому что идею о служении культуре, о патриотизме, надо нести народу убедительно, вещественно доказуемо, документально, чтобы внедрилось понимание, что подвиг ради культуры – один из величайших подвигов, что это не только слова, но посвящение этому всех своих трудов и всей жизни. Чего, например, стоит тот факт, что должны знать люди, что в своем завещании Николай Рерих велел все свои картины безвозмездно принести в дар России. В сознании идея музея Николая Рериха на Алтае уже жила и ради неё собирались все статьи, появляющиеся в газетах, журналах, книгах, все книги и приобретались они по несколько экземпляров, ради этих поисков посвящались дни, недели, поездки в другие города. В 1961 году я завершил учебу в Академии художеств в Латвии, недолго работал преподавателем в Училище прикладного искусства и затем отслужил срочную службу в Советской Армии. Служба моя проходила в Белоруссии, в сибирской 120-й гвардейской дивизии, которая во время Великой Отечественной войны держала оборону завода «Баррикады» в Сталинграде, и многие старшие командиры были участниками этих боёв. И среди солдат было немало сибиряков и барнаульцев. Демобилизовался я на Алтай, в Барнаул. И тут, став творческим художником, участвуя в художественной жизни Алтая, Сибири, пришлось серьёзно задуматься о конкретной реализации тех идей великого значения культуры, которые так тревожили меня с детства и так получили поддержку и широкое развитие во встречах с Рихардом Рудзитисом, Юрием Рерихом и затем и со Святославом Рерихом11. Я стал читать лекции о творчестве Николая и Святослава Рерихов, лекции эти стали популярны и востребованы в институтах, школах, на предприятиях, даже в сельских районах. Я стал членом Краевого общества «Знание» и Краевого общества охраны памятников истории и культуры. На эту же тему писал многие статьи в краевых газетах и журналах. А затем возникла мысль, что ведь можно всё же попытаться найти следы пребывания на Алтае научно-художественной экспедиции Николая Рериха, имевшей место в 1926 году. И так летом 1967 года вместе с Гунтой Рихардовной, Илзей Рихардовной12, Бирутой Валушите13, энтузиастом культуры из Латвии, мы отправились в Усть-Коксинский район Горного Алтая. В качестве путеводителя у нас был всего лишь самодеятельный перевод главы «Алтай» книги Николая Рериха «Алтай-Гималаи», изданный на английском языке в Лондоне в 1929 году. И, хотя и не сразу, но в итоге, поиск оказался крайне результативным. Нашлись старожилы, помнившие пребывание в их селе, Верхнем Уймоне, семьи Рерихов. Нашлась дочь проводника Рерихов по Алтаю, Варфоломея Семёновича Атамананова14, Агафья Варфоломеевна Зубакина15, в то время помогающая знаменитым путешественникам во всех бытовых, хозяйских делах. Нашёлся дом Варфоломея Атаманова, в котором жили Рерихи. И тут, в этакой солнечный, тихий августовский день, стоя перед этим домом на широкой сельской улице, наша путешественница из Латвии, Гунта Рудзите, вдохновленная всем тем многим, что мы только что узнали от Агафьи Варфоломеевны о жизни здесь Рерихов, широким жестом руки показав на этот дом, сказала: «Здесь должен быть музей Рериха!» Слова были произнесены, идея прозвучала. И согласно убеждению великого философа Платона, молвившего, что «идеи правят миром», слова эти как бы образно и географически конкретизировали замысел музея – в доме Варфоломея Атаманова и в селе Верхнем Уймоне, в горах Алтая и поблизости его прекрасной вершины Белухи. Красиво! Собранный в этой поездке материал воспоминаний многих старожилов Верхнего Уймона и соседних сёл послужил мне для ряда статей: и в газетах «Алтайская Правда», «Молодежь Алтая», в альманахе «Алтай», в «Уральском следопыте». Наиболее обширная статья увидела свет в «Сибирских Огнях» в 10 номере за 1974 год. И редактором её был знаменитый сибирский писатель Афанасий Лазаревич Коптелов16. Были выступления по радио и телевидению. Уже позже, в 1978 году «Институтом теории и истории изобразительного искусства» при Академии Художеств СССР был подготовлен сборник «Н. Рерих. Жизнь и творчество». Там была моя статья, сугубо научно поданная, «На Алтае». Об идее музея Николая Рериха в Верхнем Уймоне пришлось мне выступать с докладом на первых «Рериховских Чтениях» в Новосибирске, проходивших в 1976 году в Картинной Галерее этого города, где экспонировались те 60 полотен, переданных, согласно завещания «городу, близлежащему к Алтаю». Председателем оргкомитета чтений был академик Алексей Павлович Окладников17. В этих статьях и выступлениях общественность не только Сибири но и страны очень заинтересовало то особенное, что нам удалось открыть в тех таёжных сёлах Алтая. В Верхнем Уймоне, в домах старожилов, потомков основателей села – старообрядцев, мы тогда, в том 1967 году, увидели удивительно живо сохранившуюся культуру древней Руси, ни кем не изученную. В домах были изумительного качества иконы, судя по стилю, 16-17 века, стены домов были покрыты росписями народным орнаментом, в сундуках хранилась одежда традиционная, древнерусская, подлинная: сарафаны, рукава, пояса, опояски вышитые молитвами, вышитые рубахи. Здесь открывался целый мир древней русской культуры, слаженный, цельный, охватывающий все стороны жизни крестьянина единым стилем, объединённым красотой. Когда сельчане одевались в эти подлинные национальные костюмы, и женщины и мужчины, и шли по селу, то это была картина настоящей Древней Руси. Можно было понять, что здесь Николай Рерих, который в первом своем, «русском», периоде творчества так увлеченно и убедительно изображал жизнь древних славян, здесь мог видеть живой, не инсценированный, подлинный осколок любимой им Древней Руси. Когда мы о всём найденном в том уймонском краю рассказали в Государственном художественном музее Алтая, в Барнауле, научному сотруднику его, искусствоведу, великому знатоку и энтузиасту Ларисе Иосифовне Снитко18, она сразу почувствовала музейную, государственную ценность находки. И по инициативе уже Музея в следующем году, 1968, была организована музейная экспедиция в те старообрядческие сёла Усть-Коксинского района. Было приобретено для Художественного музея ряд предметов древнего искусства: икон, росписей, одежды. И, как итог поездки, Музей внес в Краевое общество охраны памятников истории и культуры предложение о взятии на государственную охрану «Дома Рериха» в Верхнем Уймоне как памятника истории Горно-Алтайской области с установлением на нем мемориальной доски. Общество охраны памятников составило текст для мемориальной доски и заказало её изготовление в Художественно-производственных мастерских алтайского отделения Художественного Фонда РСФСР, в Барнауле. Заказ был распределен отличному нашему скульптору, талантливому художнику Василию Федоровичу Рублёву19. Мне было поручено курировать заказ, но заказана была доска только шрифтовая и в исполнении в искусственном кашне. Такие были выделены финансы. Но я хотел чтобы на доске был в бронзе портрет великого художника, чтобы выглядело всё достойно. Я сделал эскиз доски с предполагаемым мной барельефом портрета и повез его в Ригу, где был мой хорошо знакомый со студенческих лет скульптор Игорь Васильев20, отличный портретист и уже создавший выразительные портреты Николая Рериха. По моему эскизу он мастерски и художественно в пластилине выполнил барельеф. Я подарил ему за эту работу икону Богородицы, приобретенную мной в Верхнем Уймоне. На скульптурном комбинате в Риге отлили мне барельеф в бронзе, и я в чемодане привез его в Барнаул. И так мемориальная доска обрела тот вид, который имеет теперь. Установлена она была на «Доме Рериха» к 100 летнему юбилею Николая Константиновича, в 1974 году во время съёмок полнометражного документального фильма «Николай Рерих», где режиссерами были Ренита Андреевна Григорьева21, Юрий Григорьев22, Роллан Петрович Сергиенко23, а операторами Олег Мартынов24 и Валерий Квас25. Все они были сотрудниками и друзьями Василия Макаровича Шукшина. Летом 1974 года, готовясь к столетнему юбилею великого художника и гуманиста Николая Рериха, они приехали вести съемки на Алтае. В Барнауле все они жили у нас, в нашей квартире. И вместе с ними мы потом отправились в уймонские края и к Белухе. Меня пригласили консультантом к этому фильму по той причине, что в тот начальный этап создания кинокартины, когда Ренита Андреевна и индолог Людмила Васильевна Шапошникова26 составляли сценарий, у них не получалось связать видеорядом русский период творчества Николая Рериха с индийским. Именно в это время, не подозревая о жгучей необходимости такого материала, я послал Людмиле Васильевне мою развернутую статью о Рерихе на Алтае. Совсем неожиданно для меня оказалось, что я помог им образно, горами Алтая, которые являются частью великого горного мира Азии, но где в селах живут истинно русские люди, связать два этих столь как бы разных мира в единое. Россия в горном мире Азии. Съемки велись во-первых у Белухи. Здесь группа новосибирских альпинистов, руководимая нашим добрым другом Евгением Палладиевичем Маточкиным27, совершила восхождение на Пик Рериха, что в системе Белухи, оставила на вершине барельеф Рериха. Восхождение снималось операторами с вертолёта. Это были торжественные кадры: Знамя Мира на вершине Пика Рериха! Евгений Маточкин в великом восторге, высоко держа Знамя, широко размахивал им, а кругом - белые, вечные снежные вершины Алтая. Несколько дней съёмки велись и на юге Белухи, у истоков Катуни. Этому прекрасному высокогорному месту ведь посвящены картины Николая Рериха: ряд этюдов и полотно «Победа». Второе название её – «Змей Горыныч». Открытие мемориальной доски на «Доме Рериха» в Верхнем Уймоне превратилось в небывалый, радостный и, видимо, величайший праздник сельчан за многие десятилетия. Шли съемки фильма, выступали районные и сельские представители власти, культурные деятели, учителя школы, дети, пионеры стояли в торжественной линейке. А самое замечательное – сельчане в традиционных национальных русских костюмах создавали яркую, красочную картину народного праздника, торжества, возвышенности духа. Ведь в этом действе наконец-то осуществились, хоть на этот один день, чаяния народного самосознания и единения. Праздник был истинным и неповторимым: художник, творец и - любимый им народ, Рерих и Алтай. И мечты народа о счастье. Этот полнометражный документальный фильм демонстрировался в Москве на торжествах 100-летия Николая Рериха. На высоком, государственном уровне прошёл праздничный вечер в Большом театре. Присутствовал здесь Святослав Николаевич Рерих с Девикой Рани28, были члены правительства и видные деятели культуры. Было открытие крупной выставки картин Николая Рериха. Состоялся и «круглый стол» для прессы, где присутствовали Святослав Николаевич с супругой, директор Музея Рериха в Нью-Йорке Зинаида Григорьевна Фосдик29, был и давнишний сотрудник Рерихов ещё со времен их пребывания в Урумчи в 1926 году, тогда - уполномоченный представитель Советского Союза – Быстров30, которому к этому юбилею Рериха исполнилось уже 94 года. В 1975 году в Новосибирске проходила большая выставка картин Николая Рериха из того собрания, которое принадлежало Святославу Николаевичу и которую он предоставил для передвижных выставок по Стране. В этой коллекции была и картина «Победа» или «Змей Горыныч», написанная в 1942 году. В году, когда решалась судьба всего нашего народа, судьба победы в Великой Отечественной войне. Великая, решающая битва тогда шла на Волге, в Сталинграде. И здесь на картине древнерусских войн, уставших в смертельном бою, с выщербленным мечом, стоит над поверженным им драконом. А за его спиной горят в алом свете вершины нашей алтайской Белухи. Эта, как и многие другие картины этого художника – явно символичная. Ведь цвет кожи побеждённого дракона точно соответствует цвету мундиров пехоты вражеских войск. Я их видел и могу об этом свидетельствовать. И ведь сибирские и алтайские дивизии обороняли Сталинград и не пустили врага через Волгу. Эта выставка картин Николая Рериха в Новосибирске совпала с празднованием во всей Стране 30-летия Победы. И Евгений Палладиевич Маточкин осмелился, пользуясь этой ситуацией, послать Святославу Рериху в Индию телеграмму с просьбой: в знак великого вклада сибиряков в Победу оставить в дар Сибири эту картину Николая Рериха в Новосибирске. Святослав Николаевич телеграммой же дал на это согласие. Так по сей день это полотно хранителя в Доме Учёных Академгородка. Идея создания музея Рериха на Алтае интересовала многие круги интеллигенции Страны. На неё отзывались положительно и деятельно многие в Москве, в Ленинграде, в Прибалтике, на Русском Севере. Но, может быть, наибольшую заинтересованность проявляли новосибирцы. Тут надо назвать научного сотрудника Новосибирской картинной галереи, искусствоведа Веру Яковлевну Кашкалду31, Наталью Дмитриевну Спирину32, активного общественного деятеля и просветителя, знакомую с Николаем Рерихом ещё с его пребывания в Харбине в 1934-1936 году, академика Алексея Павловича Окладникова и хорошо нам уже знакомого Евгения Палладьевича Маточкина, физика, альпиниста и искусствоведа. Но совершенно особую роль во всём деле творческого наследия семьи Рерихов играл писатель, публицист, биограф Рерихов – Павел Федорович Беликов33, живший в Эстонии и переписывавшийся с самим Николаем Константиновичем ещё в 30-ые годы. Павел Федорович очень тесно сотрудничал со Святославом Николаевичем, всегда сопровождал его в его поездках по России, был его личным секретарем. Святослав Николаевич как выдающийся художник и общественный деятель вёл широкую культурную работу, продолжал начинания своих великих родителей. Во многих странах мира был очень желанным и востребованным человеком. Многие люди хотели с ним встречаться, переписываться. Но он ведь должен был беречь своё время для своей творческой, художественной работы. Поэтому он был вынужден ограничивать число своих корреспондентов. В каждой стране он избирал несколько человек, с которыми вёл активную переписку. У нас таким человеком для него был Павел Федорович Беликов. Святослав Николаевич, как почётный член Академии Художеств СССР, имел право в счет Академии Художеств раз в год приезжать в Советский Союз со своими выставками. Конечно, не каждый год, но всё же довольно часто он пользовался этим своим правом. Он и глубоко сознавал, что он нужен нашей стране для широкого продвижения идей культуры. И именно Павел Федорович Беликов всегда готовил организационно и общественно такие события, такие приезды, извещал правительственные организации, культурную общественность. Он был доверенным лицом Святослава Рериха. Я с Павлом Федоровичем был знаком ещё с 1960 года. Познакомился с ним в доме Рихарда Рудзитиса. И затем переписывался и сотрудничал с ним долгие годы. Делился с ним найденными материалами о пребывании Николая Рериха на Алтае. Не раз приезжал к нему в Эстонию. Обсуждал многие интересующие меня вопросы, в том числе продвижение в государственную юридическую практику подписанного уже многими государствами Пакта Мира Рериха. Павел Фёдорович советовал мне для хорошего, именно научного, понимания всех этих принятых законов ознакомиться с недавно увидевшей свет книгой профессора международного права Марка Моисеевича Богуславского34 «Международная охрана культурных ценностей». В доме Павла Фёдоровича я многое узнавал о жизни, творчестве Святослава Рериха, как и вообще о жизни самой семьи Рерихов. Конечно, всегда своевременно, он извещал меня о сроках приезда в нашу Страну Святослава Рериха. Начиная с 1960 года, со времени первого приезда Святослава Николаевича в Советский Союз, я старался встречаться с ним каждый раз, когда он приезжал к нам. При очередной встрече, это было в начале 70-ых годов, я рассказал ему о найденном в горах Алтая доме, где его родители и старший брат жили в 1926 году, о воспоминаниях крестьян о них, об идее создания в этом доме музея. Его эти замыслы очень заинтересовали. Он говорил: «Этот домик в горах надо сохранить. Он послужит ещё будущему». Я спрашивал, каким по его мнению должен быть этот музей? Он сразу ответил, как о том, что ему очень хорошо известно. Он сказал, что музей должен быть оживлённым листом культуры. Там должна кипеть творческая, созидательная, радостная жизнь. Музей – не только место сохранения экспонатов и показа их, но и научное их исследование, раскрытие проблем, связанных с ними, широкое осмысление значения всего экспонируемого. Там должны проходить встречи, вечера, тематические экскурсии, концерты. Музей должен быть самым привлекательным местом для людей, особенно для молодёжи, детей. Они должны чувствовать, что здесь они духовно, эмоционально, интеллектуально обогащаются. Очень хорошо, если музей будет храмом объединенных искусств, ибо Музы лучше всего вдохновляют людей когда все они вместе. Святослав Николаевич дальше продолжал мысль, что музей должен развивать те идеи, которые заложены тематикой экспозиции. Например – идея Знамени Мира, её применение в жизни, и, насколько можно, широко и реально. «Знаете ли вы», Святослав Николаевич подошел ко мне близко и проникновенно сказал, – «если двое людей смогут объединиться сознанием, то они становятся в семь раз сильнее, если это смогут трое, то их сила возрастет в семью семь раз. И так далее. Люди об этом не задумываются. Но в этом залог будущего счастья человечества. Это – когда множество будет единым в одном, едином. Это принцип братства людей. Каждый будет развивать свои лучшие качества, каждый будет свободен в своих выявлениях, в творчестве, в своём индивидуальном развитии. Но, соприкасаясь с собратьями, как соприкасаются диски внутри круга Знамени, своей волей к благу, они все окажутся едины в главном – стремлении к миру, жизни, совершенствованию, улучшению всего сущего. То же самое относительно к народам, государствам. Только так может осуществляться прочный мир. Это есть Знамя Мира, Знак Мира, Символ Мира на планете. И какая мощь была бы тогда у общности людей! Но значений Знамени Мира много. Это древнейший универсальный символ жизни. Разгадывайте это!» «Или, например, возьмите тему красоты», – продолжал Святослав Николаевич, – «красота это очень великая сила облагораживающая сознание. Или же, не забудьте, патриотизм. Ведь как Николай Константинович любил Россию, как верил в неё, как любил народ русский! Это только мы знаем. Как хотел вернуться в Россию!» «И никак вам не миновать разработки темы культуры. Пытайтесь во-первых, сколько можете широко, сами уяснить, в чём заключается смысл этого понятия. А к восприятию этой темы в экскурсиях, лекциях, встречах надо подводить слушателей так, чтобы они постепенно сами могли осознать глубочайший, всеохватывающий смысл культуры. Ибо словами просто так очень трудно сформулировать то, что возносит дух человеческий, что делает его внутренне сильным, богатым и способным нести благо другим, делает его счастливым в самом возвышенном значении этого слова. Чтобы приподнести такое осмысление людям нужна творческая находчивость и сила искусства. Мы с отцом, Николаем Константиновичем, не раз обсуждали, что означает слово культура. Оно состоит из двух корней: «культ» - значит почитание, следование, уважение, а «ур» - это древнее обозначение света, всего, что благодатно, священно». «А музей – это дать слово Музам, вдохновению, сути духа человеческого, а она очень о многом может сказать». В 1977 году началась подготовка к проведению вторых «Рериховских Чтений» в Новосибирске, намеченных на осень 1979 года и посвященных 100-летию со дня рождения Елены Ивановны Рерих35, 75-летию Святослава Николаевича и 50-летию института Гималайских исследований «Урусвати». Готовилась конференция и в Москве. И стало известно, что Святослав Николаевич не только приедет в Москву, но имеет намерение участвовать в «Рериховских Чтениях» в Новосибирске и посетить тот знаменитый «Дом Рериха» в алтайских горах, в селе Верхнем Уймоне. Это заставило очень напряженно решать вопросы как достойно встретить именитых гостей на Алтае. Тем временем в самом Верхнем Уймоне и в прилегающих селах, где жили алтайские старообрядцы, интерес часто навещающей их интеллигенции к их древней культуре, желание создать музей, посвященный великому русскому художнику, в местном населении вызвал нечто подобное на ренессанс культуры их предков. И даже не столько старшее поколение, а именно молодое, студенческая их молодежь, уже образованная, почувствовала, что у дедов и прадедов ведь был прекрасный стиль жизни, стиль, когда и внешнее и внутреннее проявление ипостасей совпадало, и это было именно их национальными истоками. Особую активность здесь проявляли дочери и внучки сына проводника и большого друга Николая Рериха, Варфоломея Семёновича Атаманова, Василия Варфоломеевича36. Очень многое для выявления особенности той древнерусской культуры и народных традиций сделала Матильда Васильевна Перфильева37, дочь Василия Атаманова. Её же дочь, Татьяна Геннадьевна38, в то время студентка исторического факультета Алтайского государственного университета, в годы учебы некоторое время жившая у нас, воскресала в своей жизни этот мало изученный пласт культуры и истории России. А её двоюродная сестра, Наталья Евгеньевна Сошнева39, жившая в Минске и изучающая архитектуру, стала её и нашей единомышленницей. Наталья Евгеньевна проявила большую инициативу, это уже «инициатива из народа» - создала архитектурный проект восстановления подлинного дома её прадеда, Варфоломея Атаманова. Приезжала летом 1977 года в село Верхний Уймон и продолжала работу над проектом дома, делала рисунки разных строительных элементов того традиционального, национального деревянного зодчества. И в дальнейшем, когда уже велось строительство здания под музей, она помогала в этой работе. Главное же было у тех названных и многих неназванных других людей в тех таёжных сёлах, что они стали осознавать красоту быта и древнего благочестия своих предков, и всегда, когда случались праздники в селе, радостно и торжественно воскрешали давние традиции как в своей национальной одежде так и в духовном настрое. В школу и библиотеку Верхнего Уймона, уже знакомым мне учителям, я посылал посылки с книгами о творчестве Николая Рериха, альбомы с репродукциями его картин, книги с его статьями, которые к тому времени были изданы. По этим материалам в селе проводились тематические вечера, лекции, встречи. Музей Николая Рериха в Верхнем Уймоне уже как бы существовал в сознании людей. Общественная почва вся была к этому готова. Но в реальности на деле там была только мемориальная доска на весьма ветхом доме, где жили работники совхоза. Было совершенно ясно, что нужно государственное, правительственное решение, чтобы можно было наконец осуществить эту идею. В этот период очень активно встречались и переписывались все, кто был в этом деле заинтересован. Многократно мы встречались с Евгением Палладьевичем Маточкиным, Ренитой Андреевной Григорьевой, Гунтой Рихардовной Рудзите, с Павлом Фёдоровичем Беликовым. И реальный толчок к решению вопроса дали именно учёные Академгородка Новосибирска. Евгений Палладьевич убедил академика Алексея Павловича Окладникова, председателя «Рериховских Чтений» в важности и ответственности момента. В результате в том же 1977 году от имени руководства Сибирского отделения Академии Наук СССР за подписью А.П. Окладникова было отправлено письмо в Барнаул первому секретарю Крайкома КПСС и копии – первым секретарям Горно-Алтайского обкома КПСС и Усть-Коксинского райкома КПСС. В письме сообщалось, что в октябре 1979 года на Алтай приедет всемирно известный художник и общественный деятель Святослав Николаевич Рерих, сын великого русского художника и борца за мир Николая Константиновича Рериха и посетит в Горном Алтае тот дом, где во время своей Центрально-Азиатской экспедиции жили его родители и старший брат – «Дом Рериха». Ставился вопрос о состоянии этого дома и о необходимости создания в нём мемориального музея Н.К. Рериха. Одновременно, с подобным содержанием, было отправлено в Крайком КПСС Алтая письмо от правления Алтайского отделения Союза художников РСФСР. Я составил текст письма, подписал его исполняющий обязанности председателя правления Владислав Петрович Туманов40. Крайком КПСС принял решение создать такой музей. И Алтайскому Крайисполкому было поручено осуществить в жизни это решение – создать в доме В.С. Атаманова «мемориальный дом – музей Н.К. Рериха». Непосредственная работа была передана Управлению культуры Крайисполкома, где была создана Комиссия по организации музея. Председателем Комиссии был назначен начальник Управления культуры Иван Иванович Акишев41. От Крайкома КПСС в Комиссию входил Яков Егорович Кривоносов42, начальник отдела культуры Крайкома КПСС. От Государственного художественного музея вошла в Комиссию Любовь Николаевна Шамина43, директор музея. Краевой краеведческий музей был представлен тоже его директором – Лидией Николаевной Леоновой44. От Управления культуры Горно-Алтайского Обиисполкома был в комиссии её начальник – Фридрих Леонидович Таушканов45. Здесь был и представитель Краевого бюро по туризму и экскурсиям. От Союза художников Алтая ввели меня. Работа велась дальше по плану. Крайисполком выделил средства для создания музея. Внутреннее художественное оформление было поручено Алтайскому отделению Художественно – производственных мастерских Художественного Фонда РСФСР. Исполнение этого заказа было передано молодым дизайнерам, недавно окончившим Новоалтайское художественное училище – Владимиру Николаевичу Малафееву46, Сергею Анатольевичу Прохорову47, Александру Андреевичу Лупачёву48. Передо мной была поставлена задача собрать экспозиционный материал для музея. Многое у меня за все эти годы уже было собрано, ведь идея, зароненная с первого разговора с Рихардом Рудзитисом жила и была как бы задачей жизни. Наступил период писем. Я писал всем, кто мог хоть что-то дать для экспозиции, всем в нашей Стране и за рубежом. Первой на мой призыв отозвалась Зинаида Григорьевна Фосдик, директор Музея Николая Рериха в Нью-Йорке. Несколькими посылками прислала многие книги самого Николая Рериха и о нём, как на русском так и на английском языках. Очень многое, можно сказать наиболее значимое, дали друзья в Риге, наследники архива Рихарда Рудзитиса, которым распоряжалась Гунта Рудзите. Отозвались сестры Матусовы в Ленинграде, Людмила49 и Татьяна50 Степановны, предоставив предметы быта из ещё дореволюционного дома Рерихов в Петербурге. Я писал письма и во Францию. Многие ценные личные вещи, одежду семьи Рерихов дала Ираида Михайловна Богданова51, живущая в мемориальной квартире Юрия Рериха. Незаменимую активнейшую помощь оказывал Павел Фёдорович Беликов, Ренита Андреевна Григорьева. Но мне было совершенно ясно, что для достойной экспозиции этого музея необходимо Знамя Мира. В Каунасе, в Литве, знакомые врачи, тоже энтузиасты культуры, помогли его изготовить. Знаменитый нейрохирург Литвы, Иозас Шидишкис52, когда-то удачно проведший операцию на голове после автокатастрофы директору Каунасской фабрики набивного шёлка, смог договориться со своим бывшим пациентом об таком деле. И по моему трафарету и образцу цвета Знамя Мира было сделано. Я привёз его в Барнаул и хранил его вместе со всеми собираемыми экспонатами. Иван Иванович Акишев очень планомерно, с истинно государственной ответственностью вёл порученную ему работу. Комиссия в своем составе съездила на место в Верхний Уймон, ознакомилась с ситуацией. Сам, сохранившийся до тех дней «Дом Рериха» представлял из себя только верхнюю часть бывшего двухэтажного дома Атаманова. В 50-ые годы нижний, подгнивший этаж дома снесли, оставили верхнюю часть. И эта часть – комната, коридор и кухня являли собой довольно печальный, запущенный вид. Устраивать здесь просто так экспозицию музея было невозможно. Но члены комиссии заметили, что рядом с этим историческим домом кто-то из рабочих совхоза поставил добротный сруб двухэтажного дома, точно соответствующий планировке бывшего дома Варфоломея Атаманова. И, по убедительному настоянию Фридриха Таушканова, очень реально и деловито рассматривающего все проблемы, было решено закупить этот сруб, рабочему совхоза предоставить иное место в селе, а за положенный срок достроить дом и успеть устроить в нём музей. Строительство дома было поручено райисполкому Усть-Коксинского района. Наши дизайнеры тоже ездили на место в Верхний Уймон. Создали проект внутреннего оформления музея, учитывая все имеющиеся и собранные у меня экспонаты. Проект был принят Художественным советом Фонда, и затем одобрен Комиссией. Краевой краеведческий музей, как научный руководитель Дома-музея Николая Рериха, разработал научный методический план экспозиции и методику экскурсий. Бюро по туризму и экскурсиям открыло 317-й маршрут, «Рериховский», ставший очень популярным и активно действующим. Он проходил от села Тюнгур по реке Ак-Кем до подножия Белухи, переходил через перевал Кара-Тюрек к Кочурлинским озерам и возвращался по реке Кочурле. Затем было посещение «Дома Рериха» в Верхнем Уймоне. Бюро по туризму и экскурсиям издало и туристическую карту Алтайского края, где был указан музей Николая Рериха в Верхнем Уймоне. Предвидя дальнейший этап действий по созданию полноценного комплекса музея Рериха, по заказу Комиссии Институт «Алтайгражданпроект» изготовил архитектурный проект реставрации подлинного дома. Над ним работал архитектор Анатолий Алексеевич Мошонкин53. Это был уже второй проект, параллельный созданному Натальей Сошневой. Нужное количество экспонатов для музея было уже собрано. Всё шло строго по плану. Но со сроками завершения строительства того закупленного сруба возникли непредвиденные трудности. Строительство затягивалось. Комиссия еще несколько раз выезжала на место, но созидательные дела в этой таёжной глубинке продвигались медленно. Было даже впечатление, что местные власти, как районные так и совхозные, не только не хотят успеть вовремя достроить данный объект, но как бы сознательно затягивают дело, ссылаясь на разные обстоятельства. Приближалась осень 1979 года. В этой ситуации Комиссия всё же решила, что если Святослав Николаевич Рерих сюда в уймонские края приедет, то по крайней мере увидит, что идет работа по созданию достойного музея в память о пребывании здесь его родителей. В октябре 1979 года наступили очередные, вторые «Рериховские Чтения». Все ждали прибытия Святослава Николаевича и Девики Рани. Академией наук уже был заказан вертолет для полета в Верхний Уймон прямо из Новосибирска. Прилетел из Таллина Павел Фёдорович Беликов, доверенное лицо Святослава Рериха. Началась работа первого для конференции. И тут пришло сообщение –телеграмма, что из-за состояния здоровья Девики приезд задерживается, и они прибудут на второй день работы чтений. Тяжёлое было чувство у всех, но была ещё надежда на день следующий. Конференция работала по своей программе. Но и во второй день пришла телеграмма, что из-за болезни Девики приезд на конференцию в Новосибирск не состоится. Святослав Николаевич и Девмка Рани оставались в Москве, где в это время тоже проходили многие юбилейные мероприятия. По-человечески все это было понятно, но все же у всех на конференции было большое разочарование и удручение. Оставалась некая неясная надежда, что когда-то позже всё же Святослав Николаевич приедет в Сибирь и побывает на Алтае, ведь он так искренне желал этого. Тем временем строительство здания под музей в Верхнем Уймоне продолжалось. Макет оформления внутренней начинки музея был передан в Управление культуры Алтайского крайисполкома, коллекция экспонатов была собрана и хранилась в моей творческой мастерской, активно работал 317-ый «Рериховский» туристический маршрут. В такой создавшейся обстановке не мог оставаться безучастным Крайком КПСС Алтайского края, в 1977 году принявший то решение о создании к указанному сроку музея Николая Рериха. И в 1982 году состоялась поездка в Верхний Уймон третьего секретаря, секретаря по идеологии Крайкома КПСС, Александра Николаевича Невского54 с целью лично ознакомиться на месте с положением дел со строительством музея и решить вопрос о целесообразности или нецелесообразности дальнейшего продолжения работ, поскольку все сроки уже упущены и актуальность начатого дела отпала. В результате этой поездки, после изучения всех обстоятельств, Крайком КПСС Алтайского края отменил ранее принятое своё решение о создании музея Николая Рериха в Верхнем Уймоне. Всё дело зависело. Куда было теперь девать всё уже собранное? Ценнейший архив стоял у меня в моей творческой мастерской, охраняемый только мною. О нём многим уже было известно. Не было и никаких надеж и предлогов на новое решение правительственных структур на создание в том горном селе музея Рериха. Тем временем дважды, интервалом в 4-5 дней, в мою студию около 2 часов ночи звонили в дверь. Когда я открыл на тот ночной звонок дверь, то увидел на лестнице 7-8 молодых людей прилично одетых, которые вежливо сообщали, что ищут художника, какого-то Козлова. Я объяснил, что такого здесь никогда не было. Они ушли. Но через указанный период времени этот же ночной звонок повторился и я опять увидел на лестнице каких-то молодых людей, но спрашивали они уже кого-то другого. И на этот раз они агрессивных действий не предпринимали. Видимо, не хотели идти на уголовный вариант. Ситуация стала совсем опасной. Надо было что-то делать. Вопрос пришлось обсуждать со многими, кто был к этому делу культуры Алтая причастен, а именно с Ренитой Андреевной Григорьевой, с директором Краевого краеведческого музея Лидией Николаевной Леоновой, с её заместителем Тамарой Ивановной Вараксиной55, очень активным, предприимчивым и инициативным человеком. Именно она вскоре стала главным двигателем событий. Такого рода неформальные, дружеские встречи всех единомышленников чаще всего проходили в моей творческой мастерской. Ренита Андреевна не раз приезжала на Алтай вместе со своей киногруппой, жила у нас и все её спутники селились в моей большой мастерской. Но незабываемы были и встречи в семье самой Тамары Ивановны. Она жила в доме на Ленинском проспекте напротив Выставочного зала Союза художников, в однокомнатной квартире. И, хотя эта комната была довольно большой, можно было удивляться, как всё же в ней могла поместиться семья из четырех человек и ещё многие гости. В нише комнаты лежала бабушка, рядом стояло пианино, на нем юная дочь Тамары Ивановны, Лариса Петровна56, играла. Играла и нам, гостям семьи. Здесь, за чаем, велись все беседы о том, что вообще делается в Стране в области культуры, Ренита Андреевна неизменно поднимала вопрос о состоянии культуры в крае, здесь рассматривалась проблема о сложившейся тяжелой ситуации с музеем Николая Рериха. Здесь, за этим столом встречались мы и с кинокритиком Макаровым57 и писателем Валентином Григорьевичем Распутиным58 и с другими. На таких встречах была выдвинута идея передать весь собранный мной архив в Краевой Краеведческий музей и использовать существующий способ музейного дела – «открытия фонда» для того, чтобы все эти ценные экспонаты были охранены и можно было бы их демонстрировать посетителям музея. Чтобы всё это могли видеть руководители края, интеллигенция, гости, приезжающие на Алтай. А потом, как высказывалось мнение, может быть найдется более достойный способ применения этой коллекции. Пришлось мне согласиться с эти вариантом решения. В 1983 году эта передача архива Краевому краеведческому музею состоялась. Я подписал акты передачи. Все передаваемые предметы еле уместились в присланном автобусе. С большим пониманием, сознанием ценности полученного дара, очень дружелюбно сотрудники краеведческого музея устраивали в небольшой комнате экспозицию этих предметов. Было удивительно, как умело они могли использовать каждый квадратный дециметр площади, разместить очень многое в витринах, на стендах, на полках. Получилась очень привлекательная, значительная выставка, говорящая о том, что ранее здесь было совершенно неизвестно. Перед посетителями здесь предстояла колоссального величия личность, мыслящая в мировых масштабах, заботящаяся о сохранении жизни человечества во всем мире и о духовных ценностях всех народов и всех времён. Личность, собравшая в себе как бы квинтэссенцию всего лучшего, что есть на земле. Виделся здесь образ человека, мыслящего за всё человечество, обо всём, что нужно для мирной, полноценной, эволюционирующей жизни всех людей. И, несомненно, - образ истинного патриота России. Тут вещественно и документально был виден призыв этого русского человека к совести и разуму всей международной общественности согласиться об неприкосновенности всего самого ценного на планете. Тут, стоя перед этими экспонатами, возникали самые серьезные мысли. Да, проблемы перед человечеством велики. Вся история – это почти только войны, приносящее гибель множества людей, невероятные страдания, разрушения святынь. Надо положить этому конец, ибо при всё возрастающей разрушительной силе современной военной техники недолго взорвать и всю планету. Но люди как бы не хотят всего этого замечать, видеть, понимать. Живут каждый своей личной жизнью, а глобальные проблемы как бы отстраняют от себя. Но ведь давно сказана крылатая фраза и вполне верная что - «живя в обществе невозможно быть свободным от общества». Но при современных средствах связи, передвижения, техники надо перефразировать - «живя среди человечества невозможно быть свободным от человечества». И значит – от нерешённых проблем человечества. Неужели людям опять надо оказаться в колонне смерти, плотно сбитой вместе, голодным, обессиленным, гонимым к гибели, чтобы понять то самое простое, что нужно всему человечеству сохранить душу, сохранить всё то, чем жив дух человеческий, сохранить взаимопонимание друг друга, что нужен Красный Край Культуры, чтобы в людях не вспыхивали жестокость, зверство, бездуховность, безразличие к своим собратьям. Эти «открытые фонды» по творческому наследию семьи Рерихов в Краеведческом музеи стали сильным притягательным магнитом интереса для очень многих людей как в крае, так и приезжих гостей. Ими интересовались не только творческие люди, интеллигенция, но и краевые государственные деятели, политики, экономисты. Очень многие, приезжающие на Алтай, в столице края, как особую достопримечательность Барнаула, старались посмотреть «Фонд Рериха». Были здесь гости из Индии, Монголии, Китая. В 1990 году приехала на Алтай большая группа деятелей культуры из США, Австралии, Швейцарии, Франции. Руководителем у них был Даниил Энтин59, директор музея Николая Рериха в Нью-Йорке. Они приехали в Барнаул именно для того, чтобы познакомиться с уже известной им этой экспозицией. Затем, по просьбе Тамары Ивановны я их сопровождал в их поездке в Горный Алтай. Большой интерес к собранным здесь материалам проявлял секретарь по идеологии Крайкома КПСС Александр Николаевич Невский. И создавалось постепенно убедительное общее мнение, что эти экспонаты надо представить достойно, широко, что, по сути дела ради этого архива следует создать отдельный, специальный музей. И дополнить его всем, что может свидетельствовать о культуре вообще и о культуре Алтая. Очень близка эта мысль была и Тамаре Ивановне Вараксиной, руководителю этих фондов. И создание такого музея культуры Алтая стало её делом жизни. Что же в этих «открытых фондах» можно было видеть? Во-первых привлекали взгляд многие книги, давно изданные и в непривычном для нас оформлении. Выделялись здесь монографии, увидевшие свет в России ещё в дореволюционное время, среди них – громадный том монографии «Рерих», изданный в количестве 500 экземпляров ещё в 1916 году с текстом Ю. Балтрушайтиса, А. Бенуа, А. Гудони, А. Ремизова. Большой интерес представляли многие монографии, изданые за рубежом. Была здесь крупная монография, изданная в Риге в 1939 году «Рерих» с текстом Э. Голлербаха и Вс.Н. Иванова. Все эти книги из архива Рихарда Рудзитиса. На полках и витринах стояло много книг самого Николая Рериха, изданных за рубежом как на русском, так и на английском языках. Большинство из них – дар Зинаиды Григорьевны Фосдик, присланный из Нью-Йорка. В центре экспозиции стоял бюст Николая Рериха, созданный ещё в 30-ые годы талантливым литовским скульптором Домицеле Тарабилдиене60. Пожалуй, это лучший портрет Николая Константиновича, сотворённый при его жизни. Он долгие военные и послевоенные годы хранился в квартире семьи Рудзитис. Это – авторский отлив в гипсе, подаренный ещё в довоенное время Латвийскому обществу Рериха. Когда я собирал экспонаты для музея на Алтае то привёз его в чемодане из Риги. Особую историческую и художественную ценность представляет так называемый «архив Шибаева», тоже переданный для музея семьёй Рудзитиса. История такова. В Лондоне в 1920 году Николай Рерих познакомился с русским юношей Владимиром Анатольевичем Шибаевым61, рижанином. Он в Лондоне учился профессии телеграфиста и попутно подрабатывал в одном русском издательстве. Именно там и Николай Константинович встретился с ним, ибо принес в издательство печатать книгу своих стихов. Завязалось творческое сотрудничество. Когда семья Рериха отправлялась в Америку, куда Николай Рерих был приглашён показать свою персональную выставку в 30-ти городах США, а Шибаев возвращался в Ригу, они попросили его забрать к себе и сохранить до срока часть их архива, оставленного ими после пребывания в Финляндии в пограничном городе между Карелией и Россией – Випури (Выборге), где Николай Рерих когда-то лечился и жил. Там у случайных знакомых в нескольких ящиках хранились картины, рисунки, рукописи как самого Николая Константиновича, так и его семьи. Владимир Шибаев выполнил поручение. Когда же семья Рерихов в 1923 году прибыла из США в Индию и поселилась в городе Дарджилинге, Николай Константинович просил Шибаева, согласно составленному списку, основную часть этого архива привезти к нему в Индию. Так и было сделано. Но часть архива осталась в Риге, то, что не было запрошено. Когда Владимир Шибаев уезжал в Индию к Рерихам, увозя указанную часть архива и будучи приглашённым быть личным секретарем Николая Константиновича, оставшуюся часть архива он оставил у своего доброго знакомого врача-гомеопата Феликса Денисовича Лукина62. Знаком он с ним был по такому поводу, что Шибаеву принадлежал небольшой книжный магазин в старой части Риги, в основном специализировавшийся на философской и научной литературе, куда заглядывали многие интеллигенты того времени. В 1924 году Рерихи отправились в свою знаменитую Центрально-Азиатскую экспедицию. А Владимир Шибаев вернулся в Ригу. Но после экспедиции, в 1928 году он опять уезжает в Индию и уже остается там надолго как приват-секретарь Николая Рериха. Оставшаяся часть того архива так и хранилась у Феликса Лукина, который в 1930-м году стал председателем учрежденного им Общества друзей музея Рериха в Латвии. После же его смерти в 1934 году и после непродолжительного председательствования Карла Ивановича Стуре63, руководителем Общества стал Рихард Яковлевич Рудзитис. Так к нему и перешёл «архив Шибаева». И теперь этот архив, ценнейшие оригиналы знаменитого художника и его семьи, хранились здесь, в «открытых фондах». Тут выполненный в темпере эскиз к картине Николая Рериха «Дочери земли», тут карандашные эскизы к картинам его северного периода, тут картины его сыновей, ещё весьма юных, Юрия и Святослава. Здесь можно было видеть два незавершённых портретных этюда местных жителей Индии кисти Святослава Рериха, написанных на тонированном цветном картоне, созданных, видимо в 1923 году. Можно предположить, что эти два этюда были подарены Шибаеву, в то время молодому человеку, добрым его другом, молодым художником Святославом Рерихом, когда тот возвращался в Ригу в 1924 году, а родители Святослава и старший его брат Юрий отправились в длительную экспедицию. В 1984 году Тамара Ивановна Вараксина встречалась в Москве со Святославом Николаевичем. И среди рассказа о хранившейся у неё в «открытых фондах» коллекции по творческому наследию его семьи, показала художнику фотографии тех двух этюдов. Святослав Николаевич был очень рад, что теперь узнал, где эти его работы находятся и особо был рад что – в музее и на Алтае. В витринах в этих «открытых фондах» стояла личная одежда Елены Ивановны Рерих, Николая Константиновича, Юрия Николаевича. Это дар прямой или косвенный Ираиды Михайловны Богдановой, долгие годы жившей в семье Рерихов в Индии и возвратившейся в Советский Союз вместе с сестрой Людмилой64 и с Юрием Николаевичем. Она имела обычай тем людям, которые ей в Москве в той мемориальной квартире Юрия Рериха помогали в хозяйстве, дарить, что-то из одежды Рерихов. Так тёплые ботинки из козьего меха Николая Константиновича были подарены, при том для носки, Лоннии Андерман65, рижанке. Конечно же, она их не носила, но по нашей просьбе передала их для музея на Алтае. Схожее происхождение и других предметов одежды. Большое содействие в этом оказывала Ренита Андреевна Григорьева. Сестры Митусовы, Татьяна и Людмила Степановны, двоюродные племянницы Елены Ивановны Рерих, сохранили столовый сервиз из квартиры Рерихов в Петербурге. Эту семейную реликвию они подарили алтайскому музею. В собранной коллекции экспонатов есть множество исторических фотографий. На снимке гостиницы «Империал», где в нашем городе в 1926 году останавливались Рерихи, сделанном мною в 70-ые годы, когда это здание ещё было на том месте на берегу реки Барнаулки по адресу Мало-Олонская 28, по моей просьбе Зинаида Григорьевна Фосдик, участница алтайского этапа экспедиции, сделала надпись, что помнит, что именно в этом доме они останавливались в Барнауле. Много в этой коллекции есть газет, журналов, книг, с материалами по этой теме, чего здесь не перечесть, тем не менее это всё уже исторический, научный материал. И над всей этой экспозицией в «открытых фондах» в коробке под стеклом, как мощнейший аккорд идеи, висело Знамя Мира Рериха, созданное литовскими друзьями. Один этап большого дела всеми общими силами был свершён: передача всего собранного экспозиционного материала для Музея Рериха в Краевой краеведческий музей состоялась, стали доступны для людей «открытые фонды» с этой коллекцией. Но некоторое беспокойство в сознании всё же сохранялось – что же в Горном Алтае? Ведь всё-таки мне очень хотелось чтобы подобная коллекция экспонатов была и в Горном Алтае, хотя там совершенно негде её выставлять. Кроме того мне стало известно, что сотрудники Горно-Алтайского Краеведческого музея хотят иметь такие материалы. И мне было ясно, что надо собрать экспонаты и для них. И тут я с не меньшим жаром взялся опять писать письма всем тем, кто уже что-то присылал для музея. Опять первым отозвался самый дальний корреспондент – Зинаида Григорьевна Фосдик. Прислала опять большую, аналогичную коллекцию книг Николая Рериха и книг о нём. Прислали и многие другие. Частично задачу повторения подобной коллекции облегчил мне тот факт, что все эти годы, собирая экспонаты для музея, я всегда старался приобретать книги, альбомы, монографии, журналы и т.д. не в одном экземпляре, а в нескольких. Так же действовали и все те, кто был заинтересован в этом деле. Передача этой вновь собранной коллекции вскоре состоялась, и опять полный автобус увёз её в дар Горно-Алтайскому областному краеведческому музею. В Барнауле, в Краевом краеведческом музее происходил интересный процесс: без особых призывов и обращений стали появляться материалы по многим другим творческим личностям Алтая. Это, видимо, потому, что таков закон музейной коллекции – если она есть, то она должна расти. По сути дела новый музей с определенной тематической спецификой уже начинал существовать, хотя своего помещения и названия не имел. Вся ситуация говорила о том, что надо добиваться от властей решения о создании нового музея в Барнауле. И главным энтузиастом и организатором и борцлм за эту идею стала Тамара Ивановна Вараксина. У неё было свойство видеть в своём воображении всё то, к чему она стремится, как бы уже существующим. Она глубоко сознавала, что всё то, что уже собрано – материал уникальный и представляет особую ценность для будущего. Тамара Ивановна своим внутренним взглядом видела этот новый музей столь прекрасным и значительным, что могла убеждать в необходимости его и других, в том числе властные структуры, от которых осуществление всего этого зависело. И её многократные и неотступные усилия увенчались успехом: 8 сентября 1989 года Министерство Культуры приняло решение о создании необычного, единственного такого рода музея в России – Государственного музея истории литературы, искусства и культуры Алтая. Название длинное, в процессе всех поисков и хождений по учреждениям выдвигались и иные названия. Например: Музей культуры Алтая. Но министру пригляделось именно такое, расшифрованное название. И оно было принято. И это – главное. И название очень даже подходящее с некоторым живописным колоритом и поэтическим звучанием. Много раз мы встречались с Тамарой Ивановной, обсуждали все возникающие проблемы. Краевая администрация поддержала идею создания такого музея. Наступил этап поиска подходящего для такой задачи помещения. Было предложено под музей здание Никольской церкви, долгие годы использовавшегося как клуб Барнаульского высшего военного авиационного училища лётчиков. Тамару Ивановну этот вариант почти устраивал. Подкупало в нем то, что здание в самом центре города, на главной магистрали. Здесь будет много посетителей, экскурсий, школьников. Но я был убежден, что этот вариант не подходит, ибо Никольская церковь по сути её предназначена как храм Барнаульского пехотного полка надо будет отдать епархии, и раньше или позже это состоится. При том площадей там не много, музей будет расти и помещений не хватит. Эти доводы убедили Тамару Ивановну. Тогда ей предложили бывшее здание Краевого суда на улице Льва Толстого, 2, ибо это юридическое заведение переезжало в просторное здание бывшего Краевого Комитета КПСС. Тамара Ивановна мне позвонила и спрашивала что решить? Я ответил, что надо брать немедленно, ибо я это здание знаю, читал там когда-то лекции судьям об искусстве и меня проводили по всем его комнатам. Помещений там много и то что оно является по стилю дворянской усадьбы городского типа со своей территорией, парком – это прекрасно годится именно для задач музея. А что на некотором удалении от центра – не страшно, так как город вскоре разрастется, и этот район станет центром. Так она и поступила. И тут начался новый этап – ремонт, переустройство, приспособление этого дома для задач музея. Тамара Ивановна, как директор создаваемого музея, собрала штат сотрудников. Надо сказать, что сюда пришли работать в большинстве молодые люди, истинно вдохновленные созиданием нового «храма культуры». Уговорила она и меня на полставки оформиться здесь художником. И два года я так проработал. Полученное здание было очень запущено и для превращения его в достойное обиталище Муз все, не чураясь самой черной работы, были и малярами, и штукатурами и отделочниками и уборщиками. И достигали прекрасных результатов. И не только в самом здании но и в его окружении. Тамара Ивановна добилась и капитального ремонта, по сути дела возведения заново, ворот входа на усадьбу музея. Эти древние арочные, кирпичной кладки массивные ворота были очень выразительны, запоминающиеся. Ей предлагалось эти исторические ворота снести, ибо в центре арки была крупная трещина, угрожающая рушением всего сооружения, и поставить простые, современные ворота. Так обошлось бы всё дешевле. Но нет, она настаивала на своём, поддержали её все сотрудники и администрация края, и добилась достойного, красивого решения. Теперь эти ворота – символ музея. Можно задаться вопросом – было ли легко работать с Тамарой Ивановной? В общем-то легко, но не всегда и не всем. Дело всё в том, что она обладала уже описанным свойством видеть задуманное в воображении уже готовым, наподобие как художник внутренне видит будущую картину уже завершённой. И тут происходил такой процесс: если сотрудники создают что-то не так, как она видит в своём представлении, то возникали трения или конфликты. Но рядом с этим у неё было качество, которое давало возможность преодолевать эти разногласия. Если удавалось перед её воображением словесно «нарисовать картину» другого решения, чем она думала, и «нарисовать» так ярко, что она этот новый вариант мысленно увидит и поймет, что так будет лучше, то она предложенное принимала, соглашалась и затем с присущей ей энергией бралась за его реализацию. Уже весной 1992 года, когда я в очередной раз пришёл в музей помочь в художественном оформлении экспозиции, Тамара Ивановна радостно мне сообщила, что открываться музей будет при подлинном Знамени Мира Рериха. И тут рассказала, что вице-президент Музея Рериха в Нью-Йорке, Кэтрин Кэмпбелл-Стиббе66 передала Знамя Мира для нашего музея, и что это вообще была воля самой Елены Ивановны и Николая Константиновича Рерихов, чтобы это Знамя было на Алтае. С этим Знаменем они прошли всю свою великую Центрально-Азиатскую экспедицию. Этот дар-ценность, которую переоценить невозможно. «Ваше Знамя», продолжила Тамара Ивановна, - «мы уже сняли, вернули в фонды и теперь в экспозиции подлинное Знамя Мира. Идите и посмотрите». Естественно, что я пошёл в тот зал и не столько глазами, как внутренним чувством ощутил великую разницу. Передо мной было то, что словами описать трудно. Уже потом я узнал, что это Знамя Мира было изготовлено в Индии в 1923 году по заказу Рерихов. И изготовлено было в четырёх экземплярах и из натурального шёлка. Этому шёлку теперь уже около 110 лет, а самому Знамени – 90. Путь этот Знамени Мира в наш музей на Алтае был таков. В 1955 году в Индии ушла из земного плана Елена Ивановна Рерих. Часть её архива, где находилось и это Знамя, было увезено в США и там хранилось у близких её сотрудников. В 1979 году, когда в нашей стране и в Москве широко отмечалось 100-летие со дня рождения Елены Ивановны и 75-летие Святослава Рериха и проходили многие конференции и встречи, в столицу России вместе со многими зарубежными гостями приехала и Кэтрин Кэмпбелл-Стиббе и привезла Знамя Мира Рериха. И временно, до готовности музея на Алтае, где будет представлена экспозиция по творческому наследию семьи Рерихов, оставила его в Москве у Рениты Андреевны Григорьевой. А в 1992 году Ренита Андреевна передала его нам, для нашего музея. Теперь в нашем музеи одно из тех четырех исторических Знамен. Известно, что ещё одно находится в Нью-Йорке в Музее Рериха, и ещё одно – в Москве в Музее искусства народов Востока. И в весенний, солнечный день 29 мая 1992 года произошло главное событие – торжественно, празднично, радостно был открыт этот музей – Государственный музей истории литературы, искусства и культуры Алтая – ГМИЛИКА. Здесь выступали руководители края, города, творческая интеллигенция, учёные, искусствоведы. Вся площадь перед музеем была заполнена людьми. И музей начал свою просветительскую, созидательную, творческую жизнь. В 2006 году на здании музея была установлена и открыта мемориальная доска пребыванию в нашем городе Николая Константиновича Рериха. Первоначально она предназначалась для здания бывшей гостиницы «Империал», где 28 июля 1926 года останавливалась семья Рерихов. Автор мемориальной доски – известный алтайский скульптор Михаил Алексеевич Кульчачёв67, он же автор памятника А.С. Пушкину в Барнауле. Архитектурную привязку к зданию проектировал Сергей Алексеевич Боженко68. Но, к великому прискорбию, это древнее деревянное двухэтажное здание бывшей гостиницы, стоявшее на берегу реки Барнаулки, в 90-ые годы дважды сгорело. И после второго пожара уже небыло восстановлено. В связи с этим, согласно мнению общественности и самих авторов, скульптора и архитектора, было принято решение установить эту художественную, отлитую в бронзе, с творческим портретом Николая Рериха мемориальную доску на здании ГМИЛИКА. Ведь Николай Рерих, художник, путешественник и исследователь, прибывая в новый для него город, всегда нанимал извозчика и объезжал все знаменательные места города. Нет никаких сомнений, что он посетил и этот дворянский особняк своеобразной архитектуры начала 19-го века. Его всегда интересовало историческое зодчество, ведь и под Петербургом было его родовое имение «Извара», тоже в самобытном строительном решении, которое он не раз зарисовывал. А этот особняк с характерными, массивными воротами принадлежал к известным достопримечательностям Барнаула. Мне приходилось участвовать во многих научных конференциях, где присутствовал и выступал Святослав Николаевич Рерих. В одном таком случае, в 1974 году на конференции в Музее искусства народов Востока в Москве, говоря о Пакте Мира, он сказал, что его отец, Николай Константинович, был очень далёк от мысли, что даже если бы международное соглашение об охране культурных ценностей подписали все государства, то культура человечества была бы гарантированно охранена. Он понимал, что наряду с государственными мерами, главное в этом вопросе – это сознание, сознание каждого человека в отдельности и сознание всего человеческого сообщества вместе взятое. Он ясно представлял, что предстоит грандиозная работа по воспитанию, просвещению людей, при том прививать понятие культуры надо уже с самого раннего возраста, в семье, в детских садах, в школах, гимназиях, в высших учебных заведениях, во всех учреждениях образования, науки, культуры. Ибо задача состоит в том, что надо возвысить на новый, гораздо более совершенный уровень мировосприятие, мироощущение, миросозерцание, миропонимание людей. Чтобы люди могли понять, что не только всё, созданное в культуре каждого народа есть сокровище всего человечества, но и что всё, что сотворено человеческим духом, человеческим гением, имеет один общий корень, одно общее для всего объединяющее качество – красоту, очень трудно формулироваемое, но тем не менее существующее и мощное качество, которое в своих неисчислимых разнообразнейших обликах выражения у самых разных проявлений творчества, эпох, стилей в своей сути едино. И именно красота, если она проявилась, есть тот элемент, который объединяет в общее целое все культуры и способно возвышать дух человеческий для взаимопонимания и взаимоуважения как отдельных людей, так и всех народов. Святослав Николаевич отмечал, что его отец дополнил реальным фактором мысль Достоевского, который говорил, что «красота спасёт мир». Но чтобы красота могла явить своё благодатное воздействие, она должна быть замеченной, воспринятой, осознанной. Поэтому он формулировал так – «сознание красоты спасёт». И тут надо отметить, завершая свою мысль говорил Святослав Николаевич, что в этой колоссальной задаче подъёма духовной жизни людей Николай Константинович особое место отводил музеям. Ибо музей по специфике своей деятельности обладает синтезом всех видов обращения к сознанию, ведь здесь – неоспоримый факт, документ, исторический предмет, научные доказательства, апеллирующие к логике и разуму говорят совместно с творческим порывом, искусством, вдохновением, эстетическим чувством, образами красоты, а имеющиеся здесь свидетельства глубочайшей философской мудрости наших великих предков призывают к самостоятельным выводам, осмыслениям, осознаниям того самого главного – что есть истинная культура.
Указатель имён
1. Цесюлевич Роман Станиславович, (1905-1987) специалист латыни и древнегреческого, доцент Государственного университета Латвии, поэт, пишущий по латыни. 2. Цесюлевич Ирена Романовна, (1934-1996) мастер молочной промышленности, директор Института повышения квалификации учителей школ профтехобразования. 3. Цесюлевич Ванда Антоновна, (1906-1986) педагог, учитель русского и латышского языка. 4. Рудзитис Рихард Яковлевич, (1898-1960) латышский поэт, писатель, философ, общественный деятель, председатель Латвийского общества Рериха (1936-1940) 5. Рерих Николай Константинович, (1874-1947) великий русский художник, учёный, философ, писатель, путешественник, общественный деятель, борец за мир и культуру. 6. Шклявер Георгий Гаврилович, (ум. 1970) юрист, профессор международного права Парижского университета, с 1929 г. генеральный секретарь Европейского центра при музее Николая Рериха в Нью-Йорке. 7. Жоффр де ла Праделю, профессор Парижского университета. 8. Рузвельт Франклин Делано, (1882-1945) американский государственный деятель, 32-ой президент США. 9. Рерих Юрий Николаевич, (1902-1960) старший сын Елены Ивановны и Николая Константиновича Рерихов, учёный-востоковед и лингвист, директор Института Гималайских исследований «Урусвати». 10. Рудзите Гунта Рихардовна, (р. 1933) старшая дочь Рудзитиса Рихарда Яковлевича, филолог, искусствовед, писатель, председатель Латвийского общества Рериха. 11. Рерих Святослав Николаевич, (1904-1993) младший сын Елены Ивановны и Николая Константиновича Рерихов, художник, общественный деятель, почётный академик Академии Художеств СССР. 12. Рудзите Илзе Рихардовна, (р. 1937), художник, член Союза художников СССР (1968), общественный деятель. 13. Валушите Бирута, (1912-1977), общественный деятель, работник книгоиздательства, г. Каунас, Литва 14. Атаманов Варфоломей Семёнович, проводник Н.К. Рериха по Алтаю, знаток целебных трав, сельский лекарь. 15. Зубакина Агафья Ворфоломеевна, дочь Варфоломея Семёновича Атаманова, помощница семьи Рерихов во всех бытовых и хозяйственных делах во время их жизни в Верхнем Уймоне. 16. Коптелов Афанасий Лазаревич, (1903-1990) сибирский писатель, член Союза писателей СССР. 17. Окладников Алексей Павлович, (1908-1981), археолог, историк, этнограф, исследователь Алтая, академик Академии Наук СССР. 18. Снитко Лариса Иосифовна, (1928-1982) искусствовед, кандидат искусствоведческих наук, сотрудник Алтайского краевого музея изобразительного искусства, член Союза художников СССР. 19. Рублев Василий Федорович, (1937-1994), скульптор, график, живописец, член Союза художников СССР (1971). 20. Васильев Игорь, (1940-1997) скульптор, профессор Латвийской государственной академии художеств, член Союза художников СССР г. Рига. 21. Григорьева Ренита Андреевна, (р. 1931) кинорежиссер, общественный деятель. Москва. 22. Григорьев Юрий, кинорежиссёр, Москва 23. Сергиенко Роллан Петрович, (р. 1936) кинорежиссёр, «Киевнвучфильм». 24. Мартынов Олег, кинооператор. Москва 25. Квас Валерий, кинооператор. Москва. 26. Шапошникова Людмила Васильевна, (р. 1926) индолог, писатель, академик РАЕН, академик Российской академии космонавтики им. К.Э. Циолковского, Генеральный директор Музея им. Н.К. Рериха в Москве. 27. Маточкин Евгений Палладиевич, (1942-2013) физик, искусствовед, исследователь алтайского искусства, автор книг о творчестве Н.К. Рериха, член корреспондент Академии Художеств Российской Федерации. 28. Рерих Девика Рани, (1908-1994) актриса индийского кино, жена Рериха Святослава Николаевича. 29. Фосдик Зинаида Григорьевна, (1889-1983) ближайший сотрудник Е.И. Рерих и Н.К. Рериха, член Правления Музея Н.К. Рериха в Нью-Йорке, с 1949 г. – исполнительный директор, вице-президент и директор Мастер-Института Объединенных искусств, преподаватель музыки Международного художественного центра «Corona Mundi». 30. Быстров А.Е., советский консул в провинции Синьцзянь Китая, г. Урумчи. 31. Кашкалда Вера Яковлевна, (1932-2009) искусствовед, научный сотрудник Новосибирской картинной галереи. 32. Спирина Наталья Дмитриевна, (1911-2004), музыкант, педагог, литератор, основатель и Почётный председатель Сибирского Рериховского общества. 33. Беликов Павел Фёдорович, (1911-1982) писатель, биограф Н.К. Рериха, автор многочисленных публикаций о жизни и творчестве семьи Рерихов. 34. Богуславский Марк Моисеевич, (р. 1924) доктор юридических наук, профессор международного права, автор книги «Международная охрана культурных ценностей», Москва, 1979. 35. Рерих Елена Ивановна, (1879-1955) русский философ, общественный деятель, супруга Рериха Николая Константиновича. 36. Атаманов Василий Варфоломеевич, крестьянин, сын Атаманова Варфоломея Семёновича. 37. Перфильева Матильда Васильевна, дочь Атаманова Василия Варфоломеевича, г. Барнаул. 38. Мальцева Татьяна Геннадьевна, дочь Матильды Васильевны Перфильевой, внучка Атаманова Василия Варфоломеевича, старший научный сотрудник Госархива Алтайского края. г. Барнаул. 39. Сошнева Наталья Евгеньевна, дочь Марии Васильевны Сошневой, внучка Василия Варфоломеевича Атаманова, архитектор. г. Минск 40. Туманов Владислав Петрович, (р. 1938) художник-график, мастер станковой и книжной графики, член Союза художников СССР (1964). 41. Акишев Иван Иванович, начальник Управления культуры Алтайского крайисполкома. 42. Кривоносов Яков Егорович, начальник Отдела культуры Крайкомка КПСС Алтайского края. 43. Шамина Любовь Николаевна, (р. 1943) искусствовед, педагог, заслуженный работник культуры России, член Союза художников СССР (1983), директор Алтайского краевого музея изобразительных и прикладных искусств (1979-1997), научный сотрудник Картинной галереи «Кармин». 44. Леонова Лидия Николаевна, директор Краевого Краеведческого музея. 45. Таушканов Фридрих Леонидович, начальник Управления культуры Горно-Алтайского Обиисполкома. 46. Малафеев Владимир Николаевич, художник-дизайнер. 47. Прохоров Сергей Анатольевич, (р. 1956) живописец, педагог, кандидат психологических наук, член Союза художников России (1992). 48. Лупачёв Александр Андреевич, (р. 1950) художник-дизайнер, член Союза художников СССР (1989). 49. Митусова Людмила Степановна, (1910-2004),двоюродная племянница Елены Ивановны Рерих. г. Ленинград. 50. Митусова Татьяна Степановна, (1913-1994) двоюродная племянница Елены Ивановны Рерих. г. Ленинград 51. Богданова Ираида Михайловна, (1914-2004) участница Центрально-Азиатской экспедиции Н.К. Рериха. После ее окончания жила в семье Рерихов в Кулу и Калимпонге. В 1957 г.. вернулась в СССР с Ю.Н. Рерихом. 52. Шидишкис Иозас, врач, нейрохирург. г. Каунас, Литва. 53. Мошонкин Анатолий Алексеевич, архитектор «Алтайгражданпроект», г. Барнаул. 54. Невский Александр Николаевич, секретарь по идеологии Алтайского Крайкома КПСС. 55. Вараксина Тамара Ивановна, (1939-2013) директор и создатель Государственного музея истории литературы, искусства и культуры Алтая, организатор первых «Шукшинских чтений», заслуженный работник культуры. 56. Никитина Лариса Петровна, заместитель директора по научно-просветительской работе Государственного музея истории литературы, искусства и культуры Алтая. 57. Макаров, кинокритик, Москва. 58. Распутин Валентин Григорьевич, писатель. 59. Энтин Даниил, директор музея Н.К. Рериха в Нью-Йорке. 60. Тарабилдиене Домицеле, (1912-1985) литовский скульптор, художник, график, иллюстратор книг. Её скульптурный портрет Н.К. Рериха и скульптурную композицию «Мадонна Мира» высоко оценили Елена Ивановна и Николай Константинович Рерихи. 61. Шибаев Владимир Анатольевич, (1898-1975) личный секретарь Н.К. Рериха, секретарь Института Гималайских исследований «Урусвати». 62. Лукин Феликс Денисович, (1875-1934) врач гомеопат, учредитель и первый председатель Латвийского общества Рериха (1930). 63. Стуре Карл Иванович, (1877-1961) председатель Латвийского общества Рериха (1934-1936). 64. Богданова Людмила Михайловна, (1903-1962) участница Центрально-Азиатской экспедиции Н.К. Рериха. После ее окончания жила в семье Рерихов в Кулу и Калимпонге. В 1957 г. вернулась в СССР вместе с Ю.Н. Рерихом. 65. Андерман Лонния Яновна, (1907-1996) актриса Рабочего театра Латвии, училась у Михаила Чехова. В 1945 г. познакомилась с творчеством Н.К. Рериха. 66. Кэмпбелл-Стиббе Кэтрин, (1898-1996) ближайшая сотрудница Елены Ивановны Рерих, вице-президент Музея Николая Рериха в Нию-Йорке. 67. Кульгачёв Михаил Алексеевич, (р. 1947) скульптор, член Союза художников СССР (1980), Лауреат премии Демидовского фонда Алтайского края (1999). 68. Боженко Сергей Алексеевич, (р. 1954) архитектор, художник, литератор, член Союза архитекторов России (1980).
Алтай 2013 |